Услышав фамилию председателя райисполкома, подбежала Фрянчиха, затарахтела в тихой от оборвавшихся голосов комнате:
— Вот же дорогой гостёчек! Вот спасибо! Раздевайтесь, давайте пальто, шапочку.
— Здравствуйте, товарищи! Что это у вас?
— Сыночка женю, — прочувствованно сказал Фрянсков и, подходя, качнулся. — Первого моего, старшенького.
— Ну-ну! — Орлов одобрительно кивнул. — Семья — великое дело. Поздравляю. — Он поднял большую мускулистую руку, помахал всем. — А мне бы вас, товарищ Щепеткова. Дело есть…
Но его раздели, усадили рядом с Настасьей Семеновной, налили вина.
— И вы, гостечки! Еще перекусим, садитесь с дорогим гостем, — суетилась Фрянчиха, несла в особой тарелке холодец из гусиных потрохов. — Кушайте, товарищ Орлов, это нежное, само раз под вино.
— Да чего там с тем вином чертоваться? — подскочила Дарья Черненкова, двинула по столу к Орлову полную до краев, плеснувшуюся кружку водки. — Пейте! Я баба, и то сколько выпила!
— Сколько же? — морщась от водочного запаха, не умея сдержать брезгливости, спросил Орлов.
— А я и не сосчитаю! Нема ж высшего образования! — смеялась Черненкова рыжими, золотыми глазами.
— Легче ты с водкой, Даша, — стоя за ее спиной, шепотом просил муж-бухгалтер. — Тебе ж дитё кормить.
— Нехай. Оно у нас казачье, трехпробное, — басом хохотала Дарья.
— Товарищ Орлов! За нашего жениха выпейте, — просительно прижимал Фрянсков руку к лацкану пиджака. — Это же спирт, медицина.
— А то величать будем, тогда гроши выложите! — загудели, подталкивая друг друга, женщины и, решительные, вожделенно оглядывая статного Орлова, начали обступать его.
Мария Зеленская схватила из миски с соусом ложку, повелительно взмахнула над головами:
— Пой, девчата, величанье!
— Маруська, черт, ложкой обкапаешь!
— Красивей будете, на то свадьба. Пой!
тонко завели женщины. Зеленская быстро нагнулась к Щепетковой, и та шепнула: «Борис Никитич».
— Бабы! — как молоденькая, пискнула Фрянчиха. — Виноград-то наш пришли без жинки. Кого ж им петь ягодкой?
— А меня! — крикнула Черненкова. — Тю! — Она махнула рукой на мужа. — Нехай не ревнует к начальству.
Выдернув из-под хлеба блюдо, женщины двинулись к Орлову.
— Бросьте, бабы, — заикнулся было Фрянсков-отец, но его отпихнули, защебетали перед Орловым:
— Борис Никитич, за величанье.
— Что́ — за величанье? — не понял Орлов.
— Посеребрить.
— Бросьте же! — снова вмешался Фрянсков, но его опять оттиснули, окружили Орлова хохочущим, агрессивным кольцом.
— Нам, девчатам, на конфеты, товарищ председатель райисполкома.
Орлов достал кошелек и, замешкавшись, белыми пальцами вынул десятирублевую бумажку, положил на блюдо.
— О-ой!.. — разочарованно заохали кругом. — Такой кавалер, а за ягодку скупится.
Орлов вынул еще двадцать пять.
— Во! — одобрили женщины. — А теперь целуй свою ягодку.
Единственный трезвый среди пьяных, Орлов замялся, но Черненкова сама притянула его, смачно чмокнула в губы, и все, с полным уже основанием, потребовали:
— Теперь пей!
Вконец опешивший Орлов оттолкнул водку.
— Мужчины пошли… — Черненкова сожалеюще-презрительно сощурилась. — Глядите, руководители, как мы, бабы, гуляем!
Она единым духом осушила кружку, вскочила на застонавший под ней табурет:
— Девочки, гопака!
Никто мигнуть не успел, как Зеленская и сама Фрянчиха очутилась в кухне, на горячей плите, затопали туфлями, осыпая кирпичи с кусками беленой глины.
выкрикивала Фрянчиха под одобрительный свист гостей и напирающих из коридора любопытных. А под Дарьей Черненковой табурет ходил, точно живой: над людьми вспрыгивали в танце Дарьины плечи, грудь, могучие, обтянутые шелком бока и бедра.
— Давай, давай, чем бог послал! — подбадривали снизу.
— У нас, товарищ председатель исполкома, — кричал на ухо Орлову дед Лавр Кузьмич, — бабы как разойдутся, так, если летом на дворе дело, и на крышу танцевать лезут, сатанюки! Ей-богу. А какая, вроде Дашки Черненковой, гладкая, верхи вскочит мужчине на шею, зажмет ему этими вот местами мордасы и выкаблучивается там для смеху — не скинешь. Станичное гулянье, товарищ председатель!..