22
Обрываю эту историю так, как, думаю, оборвала бы ее она сама.
За божественное приходится расплачиваться непреодолимым, экзистенциальным одиночеством.
Вот написанное в Ташкенте стихотворение (1943), посвященное Е.С. Булгаковой.
Хозяйка
В этой горнице колдунья
До меня жила одна:
Тень ее еще видна
Накануне новолунья.
Тень ее еще стоит
У высокого порога,
И уклончиво и строго
На меня она глядит.
Я сама не из таких,
Кто чужим подвластен чарам,
Я сама... Но, впрочем, даром
Тайн не выдаю своих.
Ахматова симпатизировала и Булгакову, и его вдове (вспомним стихотворение «Вот это я тебе, взамен могильных роз», написанное на смерть писателя) – но равными себе (себя – подвластной их чарам) не считала.
Богу – богово. Смертным – только кесарево.
22
Маленькое дополнение. Очень не хотелось выбрасывать.
Упомянутый выше замечательный литературовед К.Ф. Тарановский писал (вырываю из мандельштамовского и иных контекстов):
«Дальше Ронен еще предполагает, что и гоголевская статья 1831 г. "Скульптура, живопись и музыка" повлияла на Мандельштама. Как известно, Гоголь в этой статье говорит о том, что "оставили нас и скульптура, и живопись, и зодчество" и что осталась нам только музыка. "О, будь же нашим Хранителем, Спасителем, музыка!" – восклицает автор. "Великий Зиждитель мира... в наш юный и дряхлый век ниспослал <...> могущественную музыку – стремительно обращать нас к нему. Но если и музыка нас оставит, что будет с нашим миром?" – этим риторическим вопросом Гоголь заканчивает свою статью. Ронен еще приводит и цитату из статьи Блока "Дитя Гоголя", в последней фразе которой поэт отвечает на вопрос "украинского соловья" отрицательно: "Нет, музыка нас не покинет!"»
[Омри Ронен – недавно скончавшийся израильско-американский славист.]
Вот что, конкретно, писал Блок в газете «Речь» в марте 1909 года:
«Все кончается, только музыка не умирает. "Если же и музыка нас покинет, что будет тогда с нашим миром? " – спрашивал "украинский соловей" Гоголь. Нет, музыка нас не покинет».
Что в этом особенного? Да то, что, оказывается, именно отсюда позаимствовала Ахматова патриотическое:
Час мужества пробил на наших часах
И мужество нас не покинет.
Ну, не могла она придумать эту странность во второй раз. И не должна была! Сначала музыка – потом мужество. Слишком созвучно. А вот чуть иронически, но совершенно к месту процитировать – могла.
Тем более – перенести неуклюжую фразу Блока из одной газетной публикации в другую. Из «Речи» 1909 года в «Правду» 1942.
Мало того.
Точь-в-точь как Блок и Гоголь, Ахматова, писала не о войне и не о политике. У всех троих речь шла о сохранении культуры. Мужчины писали о музыке. Она – как всегда, о языке. Быть может, о логосе:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, –
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Странно, что этого никто, видимо, не замечал? Нет, нисколько. Ахматову легко цитировать, но ее источники, такие прозрачные, редко бросаются в глаза. Вероятно, они чересчур прозрачны.
23
Вздыхаю: столько всего набежало за пятьдесят лет молчания…
Молчания?
Молчания.
Прощаюсь. Так же, как она прощалась с нами. Заблаговременно (1958):
Смерть стоит все равно у порога.
Ты гони ее или зови,
А за нею темнеет дорога,
По которой пошла я в крови.
А за нею десятилетья
Скуки, страха и той пустоты,
О которой могла бы пропеть я,
Да боюсь, что расплачешься ты.
Что ж, прощай! – Я живу не в пустыне,
Ночь со мной и всегдашняя Русь.
Так спаси же меня от гордыни,
В остальном я сама разберусь.
Не знаю, как вы. Я – плачу навзрыд.
Notes
[
←1
]
Дорогая Марина Ивановна,
меня давно так не печалила аграфия, которой я страдаю уже много лет, как сегодня, когда мне хочется поговорить с Вами. Я не пишу никогда и никому, но Ваше доброе отношение мне бесконечно дорого. Спасибо Вам за него и за посвящение поэмы. До 1 июля я в Петербурге. Мечтаю прочитать Ваши новые стихи. Целую Вас и Алю.
Ваша Ахматова 1921