Когда-то я в младых летах
Балладу настрогал
О Герте, о моих стихах
И как он их ругал.
С тех пор прошло немало лет –
Скачки судьбы лихи! –
Опять сегодня Юра Герт
Прочтёт мои стихи.
Что расскажу ему, спустя
Десятилетия? –
Ведь в общем жил почти шутя
На белом свете я.
Среди житейской кутерьмы
Был путь мой не тяжёл,
Хотя попробовал тюрьмы
И две войны прошёл.
Пока ж меня нещадный рок
Кусал или спасал,
Я на извивах всех дорог
Стихи свои писал
И вслух читал. Каких идей
Я в них глашатай был? –
Я был, пожалуй, иудей,
Но эллинов - любил.
А чаще было так со мной:
В лирической тиши
Писал я только для одной –
Единственной души.
Я свято верил: «Вот – она!» –
Влюбляясь вновь и вновь…
И признаюсь: была грешна
Не раз моя любовь.
Творил я множество грехов
И многих целовал,
Но вместе с этим и стихов
Настряпал целый вал.
Да и поныне не устал:
Вещаю и свищу, -
Вот не тщеславен только стал,
Признанья не ищу.
И книг печатать не спешу,
И чужд мне этот зуд…
Но вновь с волненьем приношу
Стихи на Гертов суд.
С тех пор мой грозный судия
Грозней, наверно, стал,
Но вырос, кажется, и я,
От века не отстал.
И Герт признался даже мне
(Свидетель – телефон),
Что от стихов моих в спине
Дрожь ощущает он.
Он говорил мне: «Хорошо!» –
Прикрыв рукою глаз…
А помнишь, Юра, как пришёл
К тебе я в первый раз?
Тогда раздавлено домой
Я шёл, повесив нос,
Переживая первый свой
Решительный разнос.
«Не вздёрнуться ли на столбе?» –
Сверлила мысль, маня…
Но сердце чуяло: тебе
Поверилось в меня.
Семнадцать было мне тогда
И тридцать лет тебе –
Я благодарен все года
За этот день судьбе.
Но не было годов и лет,
Что разделяли нас –
И знай: всё тот же Юрка Герт
Ты для меня сейчас.
И сам я – Санька Авербух
Всё тот же, не другой:
Люблю тебя, мой старый друг,
Учитель дорогой.
21 ноября 1997
Печальное письмо 15 июня 1998 Герт написал мне из Кливленда в Иерусалим:
«Болезни жрут… Впереди же – нерсингхом, чужая речь, уход чужих людей, бессмыслица остатка жизни.
Это перспектива. И чужой, мрачный Кливленд, где оказались, запихнутые в этот каменный мешок.
И действительно выходит, что после библейского «Иова» никто ничего мудрее и точней не сказал…»
Выскочила из конверта
Весть, печальная весьма:
Жрут болезни тело Герта –
Узнаю в конце письма.
Герт клеймит с ожесточеньем
Мрачный кливлендский удел:
Он к тому же настроеньем
Скверным – тоже заболел.
Перестройка, Муза, дочка,
А в конечном счёте – рок
Запихнули Герта прочно
В Кливленд – «каменный мешок».
Неизбежность нерсингхома
И чужого языка…
Мне пока что не знакома
Эта Гертова тоска.
На моём пока что быте
Не лежит сия печать,
И не мне тебя, учитель,
В этой жизни поучать.
Но скажу тебе от сердца:
Ты-то сам хоть не спеши
Растравлять избытком перца
Борщ пораненной души.