Затем были призваны к суду 2 крестьянина култукской партии, укравшие у смотрителя станции дробовик, незадолго до мятежа. Это обстоятельство, как показывали некоторые, послужило к ускорению начала мятежа. Действительно, 13 июня, в отсутствие смотрителя, два пьяных крестьянина забрались к нему дом и, на виду остававшейся дома девочки, сняли со стены дробовик и бежали в лес. Один из них попался навстречу смотрителю, который погнался за ним. Тогда бежавший прицелился в смотрителя, но спустил курок у незаряженного ствола. Партия постаралась скрыть это обстоятельство, обещая расправиться с виновным своим судом. В оправдание свое обвиняемые показали, что были пьяны и не помнили, что делали, но председатель и прокурор указали им на то, что один из них помнит, что курка не спускал и что они бежали, следовательно, не были уж так пьяны. Хотя суд и старался дознать, кто подучивал их к этому, но ничего не удалось узнать.
Мантурихинская партия приводила в свое оправдание, что еще заранее 30 человек (3 балагана) заявляли есаулу Попову, что готовится мятеж и что они не желают принимать в нем участие, за что товарищи хотят их перерезать. (Неудовольствие между этими двумя партиями началось еще раньше, когда десятник первого из балаганов, бывший артельщиком, не хотел выдать другому провизии на 13 человек, вместо 10, хотя тот и говорил ему, что у него в балагане 3 бродяги.) Это обстоятельство, — говорила партия, — заставило ее целую ночь пробыть без сна, и посылать патрули; г. Черняеву, заставшему их в таком положении, они объявили только, что боятся бродяг; есаула же Попова просили перевести их в другое место. Г. Попов отвечал, — говорили подсудимые, — что все это пустяки, но что во избежание неудовольствия их перевезут туда, где товарищи и не найдут их. Г. Попов отверг это показание, говоря, что поляки говорили ему, что неудовольствия произошли потому, что часть не хотела жаловаться на то, что дают дурное мясо. Затем, в оправдание своего ухода из партии 26-го июня, все ссылались на принуждение, которого не мог избежать и г. Попов; в доказательство же своего неучастия в мятеже обвиняемые приводили, что бежали с дороги, не доходя до Мишихи. Г. Попов подтверждает, что, действительно, передовой отряд, возвращаясь из Лихановой, выгонял всех из балаганов и гнал в Мишиху. К этому некоторые прибавляли, что г. Попов сам видел, что они шли неохотно, когда разговаривали с ним, за чаем и т. д. Пастух, пасший скот для политических преступников, отлучился с места, так как Шарамович приказал ему гнать скот в тайгу, что он сделал, но ушел в другую сторону и, пробыв в тайге 4 дня, вернулся и явился к русским, по уходе мятежников. Некоторые ссылались на показания конвойных, которые говорили, что такого-то видели шедшим с мятежниками, но без оружия. Другие же, наконец, говорили, что во время пальбы под Быстрой сидели за кустами и смотрели, а когда все кончилось, пришли и явились полковнику Черняеву.
В эту же категорию попало несколько человек, явившихся в Посольск, следовательно, по всем вероятиям, бывших под Лихановой. В свое оправдание они говорили, что заблудились в тайге, куда бежали при приближении вооруженных поляков. Наконец, сюда же были отнесены 7 человек из тех, которые были взяты отрядом войскового старшины Лисовского. Тут произошло следующее: с самого начала восстания 9 человек из находившихся на 8 версте от Мишихи в Култуку, заявили свое нежелание принимать участие в мятеже. Потом, хотя они и тронулись с места, но тут же скрылись в тайгу; там же, сойдясь в числе девяти человек, вернулись к своим балаганам, где и остались с 3 казаками. Во вторник, во время самой перестрелки, проходил мимо их балагана полковник Шац и разговаривал с ними; они просили его взять их с собою на лодку, но г. Шац отказал, так как у них не было провизии; посоветовал завтра послать на Мишиху за припасами и оставаться в шалаше. То же подтвердил архитектор Дружинин. Г. Черняев сам дал им конвойных, с которыми они и жили до субботы 2-го июля. Раньше еще стычки под Быстрой, они хотели в лодке ехать в Лиственичную, но казаки отговорили их, так как пускаться в лодке было небезопасно. Начиная со среды, они ходили на Мишиху, за провизией, и г. Прашутинский поручил им сзывать к себе всех, кого завидят шатающимся в тайге, что они и делали, так что к ним присоединился в среду один, Ционбайло, и еще двое в четверг. Конвойные, находившиеся при подсудимых, показали под присягою, что у них не было оружия, а были только топоры. В субботу все уже легли спать, в одном только балагане был огонь, у которого шил один из этих людей. Перед балаганом был разложен костер, балаганы же были извнутри заперты, завязаны веревками (все это подтверждают конвойные), когда вдруг подъехал к этим балаганам войсковой старшина Лисовский с казачьим отрядом и бурятами. В своем донесении он говорит, что около 2-го часу авангард заметил огонь и у огня людей; подошли и окликнули; ответ был: «поляки». «Сдайтесь». Но вместо этого люди заперлись в балагане; урядник бросился к балагану, повторяя «сдайтесь», но вместо ответа ударили топором по ружью. Казак проколол одного из поляков штыком, урядник Пермяков ранил других; в балагане увидел одного убитого и 1 раненого, 2 бежали, оружия не найдено. Урядник показал то же, с тем однако, что г. Лисовский сам несколько раз выстрелил во внутрь балагана и убил одного, другого же ранил.