Учитель не имел привычки давать много объяснений. Он выражался очень краткими формулировками, и именно ученикам надо было постараться понять, что он хотел сказать. Когда я был молодым учеником, я часто спрашивал себя, находясь рядом с ним, почему столько фраз он оставляет без объяснений, так как потом я видел все недоразумения, которые производили эти необъясненные фразы. А я говорю, говорю, объясняю, объясняю… Но разве меня лучше понимают? Один Бог это знает…
У Учителя голос был тихий, но твердый, наполненный, он нас успокаивал и в то же время придавал силу. Поэтому мы всегда выходили после лекций в состоянии блаженства и внутреннего равновесия. Но что меня также впечатляло в нем, когда он говорил, так это — ритм, который насыщал его жесты, позы и слова необыкновенной гармонией и покоем. Подобный ритм не может быть создан искусственно, он является результатом истинного знания. Нужно знать законы природы, понимать их и внутренне приспособиться к ним, чтобы достичь того ритма, который фонтанирует и излучается всеми клеточками. Естественность, несомненно, воздействует на существ. Великие Учителя не пользуются трюками, чтобы произвести впечатление на людей, они просты, они остаются самими собой, и сила их слова заключена в их душе, в подлинности истины, пришедшей изнутри; поэтому слово и оказывает магическое воздействие.
Я не претендую на проникновение во все секреты ритма, но я понял, что именно простота трогает и влияет на сердце человека, а хитросплетения и ухищрения лишь способствуют потере смысла и силы в отношениях между людьми и в их речи. Уходя, Учитель не оставлял никогда своей манеры искренности и простоты, он не выходил из гармонии и чудесного ритма, свойственных ему, и только рядом с ним я научился искусству слушать тех, кто способен научить меня. Находясь какое-то время в контакте с магнитом, сталь начинает намагничиваться: магнит сообщает ей свой магнетизм. Таким же образом и ученик, знающий этот закон, умеет остаться рядом со своим Учителем, чтобы насытиться его жизнью, его любовью, его светом. Только так он сам в свою очередь сможет однажды помочь другим. Когда Учитель говорил, я постоянно искал способа, как можно больше приблизиться к его духу. Когда я присутствовал на его лекциях, например, я не садился в первых рядах, чтобы быть ближе к нему, а оставался в глубине зала, рядом с дверью, почти всегда стоя. Внешне я был дальше всех, но мой взгляд, моя душа, моя мысль побуждались этим удалением, они пересекали пространство, отделяющее меня от Учителя, и я чувствовал себя гораздо ближе, чем если бы я физически был перед ним. Я входил в него, в его разум, потому что хотел знать, как он видит вещи, как их чувствует, осмысливает. Я хотел быть страницей, на которой он пишет. Итак, в течение многих лет как солнце пишет на земле своими лучами, так Учитель писал, писал целыми днями на той странице, которой был я. Слово, мысль Учителя может быть заключена в книгах, но книги из бумаги мало что значат; для Учителя больше всего имеют значение книги живые. Ему необходимо, чтобы ученики были живыми книгами. Это в них прежде всего он пишет, это в их голове, в их сердце он закладывает семена своего Учения с надеждой, что они будут приносить плоды во всем мире.
Так я упражнялся годами. И даже когда я должен был покинуть его, чтобы вернуться домой, я продолжал воображать, что я в нем, я смотрю его глазами, и постепенно я почувствовал, что вещи проясняются. Эти упражнения многое дали мне. Я мог бы жить на земле Изгрева, как многие братья и сестры. Но я решил поселиться в городе, чтобы не привыкать к присутствию Учителя, видя его каждый день. Дорогу, которую я проделывал, чтобы увидеть и послушать Учителя, я открывал постоянно новой и всегда чудесной. Когда находишься слишком близко к горе, то не видишь ее вершины, и если бы не было ночи, то не откроешь для себя каждое утро всегда новое солнце.
Часто случалось, что Учитель приглашал меня к себе, чтобы поговорить. Когда я входил, меня всегда поражал аромат, который не был похож ни на какой другой, аромат, который исходил не от цветов, не от фруктов, не от чего-либо еще, что могло бы быть в комнате. Это был, конечно, запах его сердца, его души. Я был очень молод и не мог еще это так объяснить, но при каждом посещении я испытывал то же чувство чистоты, святости; подобного аромата я никогда и нигде больше не встречал. Потому что в действительности этот аромат не существует на физическом плане: это, должно быть, моя душа его улавливала на астральном плане.