Но меня беспокоило, что Лукин уже заранее взял твердый курс на защиту Коркина, все его логические построения неминуемо завершались полным изничтожением Тони. Он не уставал повторять, что Дедюхин также не верит в то, что Коркин способен на комбинации с билетами. Так в течение часа он подготавливал вечернюю операцию. Наконец, до начала моих уроков остались считанные минуты, и я стал торопиться. Мы быстро договорились встретиться в клубе за полчаса до открытия кассы и уточнить детали на месте.
Когда я бежал к главному зданию, придерживая рукой хлопающую по боку кожаную полевую сумку, мне навстречу из дверей выскочила Тоня. Увидев меня, она приветливо махнула рукой, и мы разминулись с ней на встречных курсах, даже не обмолвившись словом.
Два часа занятий прошли незаметно. Работа на быстродействующих аппаратах всех увлекала. Класс полон тихого стрекотания. Из аппаратов ползет бесконечная белая лента с буквами и цифрами. Пальцы движутся все быстрее и быстрее… Чуть ошибся — и сразу же на ленте чужая буква или лишняя цифра. Поправка!.. И опять, и опять передается текст телеграммы. Пока, наконец, все буквы и все цифры не станут на свои места.
Концерт в клубе назначен на восемь вечера. Касса откроется в полседьмого. Ровно в шесть я вошел в пустой клуб.
Для того чтобы не привлекать к себе внимания, посидел в читальне, чувствуя все более усиливающееся беспокойство.
И зачем только Лукин втянул меня в это дело? Конечно, Дедюхину меня подсунул он. Прямого приказания я не имею, может быть, уйти, и все? Но как быть с Тоней? Если я устранюсь, не подставит ли ее под удар доброе стремление Лукина к восстановлению чести Коркина? А в то же время, если Дедюхин берет Коркина под защиту, то стоит ли мне соваться со своим особым мнением?
Пока во мне боролись противоречивые чувства, время тянулось. Прошло еще минут десять. Я вновь отправился в вестибюль, чтобы посмотреть, не дожидается ли меня Лукин. Но его не было видно. Выглянул из окна во двор — его нет перед фасадом клуба, ни даже вдалеке.
Вдруг я услышал за своей спиной голос Тони. Она спрашивала вахтера, который час.
Оглянулся и невольно отошел за колонну, чтобы она меня не заметила. Но именно сейчас, когда она не знала, что за ней кто-то наблюдает, я увидел, как тревожно ее лицо и сама она, видимо, внутренне напряжена до отказа. Если бы только знать, о чем она говорила с Дедюхиным?! Удержать ее от ошибок!
Где же Лукин?.. Его нет и нет!.. Уже двадцать минут седьмого. В вестибюле все чаще хлопает дверь. У окошечка кассы выстроилась небольшая очередь. Теперь мне стало легче ожидать. Ведь я тоже мог прийти за билетом.
Что же делать?.. Позвонить в роту? Наверху в одной из комнат, рядом с кабинетом Коркина, есть телефон. И уже не думая, встречу я Тоню или нет, я стал быстро подниматься по широкой мраморной лестнице на второй этаж.
Но когда я свернул с площадки направо в широкий, светлый коридор, из кабинета Коркина вышла Тоня, держа в руках папку с билетами, и быстро направилась к лестнице, снова не заметив меня.
Я быстро соединился с дежурным по роте. Нет, Лукин еще не появлялся. Как ушел на занятия, так с тех пор и нет.
Странно!.. Какие у него сегодня занятия?..
Снова спустился вниз, к очереди. В ней уже стояло два курсанта из взвода Лукина. Не стоило большого труда, задав пару осторожных вопросов, окончательно рассеять сомнения. Они Лукина днем не видели!
Но касса уже открылась, и Тоня начала продавать билеты. Все шло как обычно. Очередь быстро двигалась, но не уменьшалась. Концерт обещал быть интересным — много цирковых номеров, а второе отделение целиком посвящено известному фокуснику.
Терпеливо прождал еще целый час. Опять поднялся позвонить в роту. На этот раз дежурный уже сообщил нечто более определенное. Лукин звонил, сказал, что заболел, и просил мне передать, чтобы я действовал без него.
Так! Значит, устранился! А меня подставил! Я бросил со злостью трубку и несколько минут сидел у телефона, решая, что делать. Уходить или не уходить?
Так и не приняв окончательного решения, я вышел из комнаты, чтобы снова спуститься вниз, и вдруг лицом к лицу столкнулся с Тоней. Она шла к кабинету Коркина, держа в руках небольшой железный ящичек, до краев набитый рублевками и трехрублевками, и при каждом ее шаге внутри него громыхали монеты.
— Все билеты продала? — строго спросил я.
— Все! — растерянно ответила Тоня, и ящик дрогнул в ее руках.
Я распахнул дверь пустого класса, того самого, где стоял телефон.
— Заходи!
Она вошла и робко остановилась у дверей. Я вошел следом за ней.
— По поручению политотдела я занимаюсь расследованием твоего заявления. Сколько билетов ты продала? — сказал я, отчетливо выговаривая каждое слово.
— Пятьсот! — проговорила она тихо, словно боясь, что Коркин, от которого нас отделяла лишь стена, может подслушать.
— Фальшивые были?
— Не знаю!
— Как не знаешь?!. Ты же обвиняешь человека!.. Ты должна знать!
На ее глазах показались слезы, и маленькое, тонкое лицо сразу стало жалким; передо мной стояла беспомощная девчонка, не знающая, что делать, как доказать свою правоту.
— Сколько у тебя должно быть денег? — спросил я, невольно смягчаясь. — Да перестань плакать! Ты сама эту кашу заварила!..
— Две тысячи сто пятьдесят семь рублей! — сказала она и протянула мне ящичек.
— Давай пересчитаем!
Я выложил деньги на стол и уселся считать. На это ушло минут двадцать, так как я все время сбивался со счета.
— Считай быстрее, — волновалась Тоня, — а то Коркин пойдет выяснять, куда я пропала!..
И действительно, мне показалось, что у меня за спиной скрипнула дверь.
Наконец деньги сосчитаны. Все правильно! Я вынул из полевой сумки листок бумаги, быстро составил документ о количестве проданных билетов и вырученных денег, подписал его и заставил подписать Тоню.
— Теперь, когда сдашь ему деньги, возьми у него расписку! — сказал я.
— Какую расписку? — испугалась она. — Он никогда не дает никаких расписок.
— Ну тогда войдем вместе, и ты при мне передашь ему деньги!..
— Хорошо, — прошептала Тоня, — а он ничего не заподозрит?..
— Ничего!.. Я совсем по другому делу! Иди вперед!.. Заходи первой!..
Тоня тихо всхлипнула, вытерла платком глаза и, выйдя из комнаты, быстро направилась к кабинету Коркина. У его двери она оглянулась на меня, я знаком показал — входи, и тотчас же устремился следом за ней.
Я вошел к Коркину в тот момент, когда она вручала ему ящичек с деньгами. Он бегло взглянул на меня, и, не пересчитай деньги, спрятал ящичек в сейф, прикрыл дверцу и только тогда грубовато спросил:
— Ну что, Березин! Опять ругаться пришел?
— Да нет, Борис Ефимович, — сказал я, — просто об успехах ребят поговорить хочется!
— Выбрал время! Иди лучше на концерт! Вот, возьми бесплатную контрамарку! — Он быстро проставил на бланке пропуска номер места, подписал и протянул. — А ты, Тоня, — на сцену!.. Да займись артистами — двое сукиных сынов эквилибристов опаздывают!..
Тоня убежала, мы даже не успели перекинуться с ней взглядами. Но как только за ней захлопнулась дверь, Коркин тяжело опустился на стул.
— Нам нужно поговорить! — сказал он, усмехнулся и, откинув левой рукой дверцу сейфа, вынул ящик с деньгами и небрежным движением водрузил на стол. — Так сколько здесь денег?.. Приятно, что у нас в клубе появился свой счетовод!.. Общественник!.. — добавил он, иронически помолчав.
Неужели Тоня успела ему сказать?! Нет, нет! Тогда как же он узнал? Он внимательно следил за выражением моего лица.
— Да, сосчитал! — ответил я, решив, что теперь самое правильное — наступать!