– Я стар, – произнес О'Брайен.
– Ты старше всех, – согласился Старейшина.
О'Брайен слабо улыбнулся. Для местных жителей слово «старый» означало «мудрый». Старейшина сделал ему величайший комплимент, а он не почувствовал в душе ничего, кроме пустоты и усталости.
– Я стар, – повторил он, – и я скоро умру.
Старейшина быстро повернулся к нему.
– Никто не живет вечно, – сказал О'Брайен.
– Верно. Но тот, кто боится смерти, умирает от страха.
– Я боюсь не за себя.
– Значит, Лангри заботится не о себе. Однако ты сказал мне, что чем-то озабочен.
– Это твоя забота. Забота всего твоего народа, который стал и моим.
Старейшина медленно кивнул.
– Мы всегда прислушиваемся к словам Лангри.
– Ты ведь помнишь, – сказал О'Брайен, – что я прибыл сюда издалека и остался у вас потому, что корабль, который доставил меня сюда, больше не мог летать. Я попал в ваши края случайно – сбился с пути, а мой корабль тяжело заболел.
– Помню.
– Сюда прилетят и другие. Потом еще и еще – много, много других. Среди них будут и хорошие люди и плохие, но каждый человек, будь он хорош или плох, привезет с собой диковинное оружие.
– И это помню, – промолвил Старейшина. – Я видел, как ты убивал птиц.
– Диковинное оружие, – повторил О'Брайен. – Наш народ против него беззащитен. Люди с неба завладеют этой землей, возьмут себе все, что захотят. Они отберут у нас побережье и даже море – мать всего живого. Они оттеснят наших соплеменников к холмам, а там, в непривычных условиях, им придется очень туго. Чужеземцы привезут сюда неведомые болезни, и в деревнях будут, не затухая, пылать погребальные костры. Чужаки будут плавать в нашем море, ловить в нем рыбу. Повсюду здесь выстроят хижины выше самых высоких деревьев, а пришельцы, которые заполонят берега, будут толще тех рыб, что водятся на мелководье у мыса. И нашему народу придет конец.
– Ты уверен, что этого не избежать?
О'Брайен кивнул.
– Это произойдет не сегодня и не завтра, но произойдет неминуемо.
– Тяжкая забота, – недрогнувшим голосом произнес Старейшина.
О'Брайен снова кивнул. «О этот благодатный, первозданно чистый край, этот благородный, прекрасный телом и духом народ… Как же беспомощен человек, когда близок его смертный час!»
Какое-то время оба молчали – два старика под сияющим солнцем, к которым уже подступала вечная тьма. О'Брайен протянул руку, сорвал со стеблей несколько цветков и растер между ладонями их хрупкие белые лепестки.
Старейшина повернул к О'Брайену опечаленное лицо.
– Лангри не может предотвратить это несчастье?
– Лангри сможет предотвратить его, – ответил О'Брайен, – если люди с неба появятся здесь сегодня или завтра. Если же они задержатся, Лангри ничем не сумеет помочь, потому что Лангри скоро умрет.
– Теперь я понял. Лангри должен указать нам правильный путь.
– Этот путь необычен для вас и труден.
– Мы сделаем все, что ты найдешь нужным.
– Путь этот очень труден, – повторил О'Брайен. – Наш народ может не осилить его, да вдруг еще Лангри ошибется и направит людей по неверной дороге.
– Чего требует Лангри?
О'Брайен встал.
– Пришли ко мне молодых мужчин, но не всех сразу – пусть одновременно приходит столько, сколько пальцев на четырех руках. Я выберу из них тех, кто мне подойдет.
– Первые будут у тебя уже сегодня.
О'Брайен пожал руку Старейшине и поспешно удалился. Шесть прапраправнуков ждали его на берегу. Они подняли паруса, потому что теперь, когда они плыли обратно, ветер дул им в спину. Пока лодка скользила по воде к выходу из бухты, О'Брайен смотрел назад в сторону быстро удалявшегося берега. Там на бугре, подняв руки, неподвижно стоял Старейшина.
О'Брайен не знал официального названия этой планеты, не знал даже, есть ли оно у нее вообще. Он был всего-навсего скромным механиком, но механиком отличным, а в космосе он болтался с двенадцати лет. В конце концов ему осточертело быть у всех на побегушках, и он присмотрел для себя старый, видавший виды патрульный корабль правительственного космофлота, запасся продовольствием и дал диспетчеру пятьсот кредиток за то, чтобы тот отвернулся, когда он будет взлетать.