Выбрать главу

7. Я полагаю, что следует всегда и мыслить и говорить насколько возможно благопристойнее; а при ежемесячных священнодействиях и празднествах разве не следует стремиться к тому, чтобы и речи были прекрасны, и мысли благородны, и чтобы все относились друг к другу в высшей степени вежливо и благожелательно? Ведь боги вознаграждают .именно за дружелюбие и единомыслие. Разве не должны мы считать самые эти празднества как бы свидетельством нашего всеобщего дружелюбия, разве не должны мы думать, что никакие пышные жертвоприношения, никакие возлияния не могут быть более угодны богам, чем благородное умонастроение?

8. Как можем мы выразить наше почитание богов иначе, чем если мы перед их лицом не станем ни говорить, ни слушать что-либо неподобающее? Ведь и в присутствии уважаемого нами друга мы воздерживаемся от многих выражений даже в том случае, когда имеем повод высказать резкое осуждение; неужели же, когда нам внимают сами боги, мы станем говорить и слушать о том, чего сами не только не одобряем, но чего стараемся избегать, как дел позорных?

9. Вам следует понять, что я не предлагаю чего-либо нового, но только то, что уже издавна было установлено и законами и общепринятыми обычаями: вспомните о том, что глашатаи, созывая народ на собрания, в первых же своих словах приказывают выражать свои мысли подобающим образом; вспомните о наставлениях, которые нам дают жрецы и священнослужители, храмовые прислужники, когда мы приносим жертвы, вспомните и о том, что мы сами стараемся соблюдать эти правила во время наших молений.

10. Какой же смысл в том, чтобы с одной стороны считать благопристойный способ выражения чем-то прекрасным и подобающим для священнодействий, а с другой — оставлять безнаказанными тех, кто кощунствует? Принося жертвы, мы ведем себя благопристойно, а перед лицом тех же самых богов, которым приносим эти жертвы, мы под предлогом их празднества произносим и слушаем разные мерзости; мы утверждаем, что боги не терпят злословия и в то же время делаем их как бы покровителями тех поношений, которыми осыпаем друг друга.

11. Разве, полагая, что это угодно богам, мы не противоречим сами себе? Если, стремясь приблизиться к богам, мы воздерживаемся от всего дурного, а сами, зная, что поступаем дурно, всем этим забавляемся, разве мы сохраняем заветы благочестия? Как же можем мы в честь богов делать именно то, чего во имя тех же богов должны всячески избегать?

12. Очень странным кажется мне, что речь птиц мы считаем священной (где бы ее ни услышали, даже в совершенно пустынных местах), а в наших собственных речах не умеем удержаться от сквернословия даже на сцене театра; приступая к алтарям богини Молвы, мы жаждем услышать от нее только самые прекрасные слова (настолько твердо мы уверены в том, что именно они подобают богине), а словами, которых вообще не следовало бы терпеть, мы оскверняем наш язык как раз на празднествах.

13. Мы велим мальчикам сохранять уста в чистоте, даем им и в школе и дома такое наставление: о том, что позорно делать, не следует и говорить; а сами, собрав вместе и детей, и женщин, и людей всех возрастов, назначаем награды за злословие, и тех, кто особенно преуспеет в этом деле, стараемся вознаградить особо.

14. Даже к священным сосудам у входа в храм мы не допускаем того, кто совершит или стерпит известные проступки, и об этих же самых проступках мы распеваем песенки во время священнодействий; мы считаем нечестным принести что-либо в жертву не в согласии с установленным порядком, а почитать богов неподобающими речами считаем признаком благочестия; во всех прочих делах мы соблюдаем пристойность и в то же время спокойно смотрим на всевозможные телодвижения участников хоров, спокойно слушаем любые их речи; если кто-нибудь из певцов возьмет неверную ноту, мы выгоняем его из хора, а если весь хор поет о неподобных вещах, мы его вознаграждаем.

15. И если кто-нибудь оскорбит нас, мы впадаем в ярость, а когда мы сами осыпаем себя оскорблениями, то именно это и считаем необходимой частью подлинного праздника. Таким образом, мы и с богами несогласны и сами себе противоречим.