Письмо II, 11 (III, 14)
Если ты, сын мой, подражаешь отцу и думаешь о моих делах, то простись с этими босоногими и бледными шарлатанами, шатающимися возле Академии и которые ничего не знают и не могут сделать ничего полезного для жизни, а усердно занимаются исследованием небесных явлений.
Оставив их, займись земледелием; и если ты будешь усердно работать, то этим ты наживешь полный закром всякого зерна, амфоры, налитые вином, и много другого добра.
Письмо II, 34 (III, 36)
Надоел нам этот солдат, надоел. Ведь после того, как он пришел поздно Еечером и, к несчастью, остался у нас, он не перестает приставать к нам со своими рассказами о каких-то декуриях[169] и фалангах, а также о сарисах,[170] катапультах и о шкурах для прикрытия от стрел. А теперь он говорит о том, как он разбил фракийцев, пустив в их вождя метательное копье с петлей, и как он убил Армения, пронзив его копьем. В довершение всего он показывал пленных женщин, которые были ему даны полководцами из добычи, как почетный дар. Я налил большую чашу и подал ее ему как лекарство от пустой болтовни, а он, осушив ее и добавив к ней много других, так и не перестал болтать.
Письмо II, 32 (III, 34)
Ты знаешь, Калликомид, Тимона, сына Эхекратида из Коллита,[171] который от богатства впал в нищету, растратив состояние на нас, параситов, и гетер? Так вот он из жизнерадостного человека превратился в ненавидящего людей и в ненависти своей подражает Апеманту.[172] Взяв далеко от города поле, он бросает комьями земли в проходящих мимо него, заботясь о том, чтобы никто из людей совершенно с ним не общался, отвергая таким образом общие для всех природные свойства.
Из тех же, кто в Афинах недавно разбогател, — Фидон и Гнифон самые мелочные. Пора и мне уходить в другое место и начать жить своим трудом. Возьми-ка меня в деревню поденщиком, я готов переносить все для того, чтобы наполнить свое ненасытное брюхо.
Письма параситов
Письмо III, 7 (III, 43)
Вчера мы, параситы: я, Струфион и Кинефий, постригшись и вымывшись в бане в Сарангии,[173] около пяти часов вечера поспешно отправились в предместье в Анкилисах к юному Хариклу. Там он нас радушно принял, — он ведь расточителен и любит посмеяться. Мы же доставляли развлечение ему и его собутыльникам, в меру колотя друг друга, добавляя к этому звучные анапесты, полные соленых острот и учтивых аттических шуток.
В то время, когда пирушка была в разгаре радости и веселья, вдруг откуда-то свалился на нас брюзгливый и злобный Смикрин. За ним шла толпа рабов, которые быстро набросились на нас. Сам же Смикрин прежде всего стукнул Харикла палкой по спине, потом, ударив его по щеке, увел с собою как последнего раба. Нам же по одному лишь знаку старика скрутили назад руки, после мы получили достаточно много ударов плетью и, наконец, свирепый старик забрал нас и посадил в тюрьму. И если бы любезный Евфидик, наш добрый друг, много промотавший вместе с нами на удовольствия, не открыл бы нам тюрьмы, как один из первых людей в совете ареопагитов, то, пожалуй, нас могли бы передать и палачу. До такой степени этот сердитый и хитрый старик был разозлен на нас и делал все возможное, чтобы предать нас смерти, словно убийц и святотатцев.
Письмо III, 13 (III, 49)
Ты, божество, которое получило меня по жребию и владеешь мною, какое ты злое и как ты преследуешь меня, навсегда связав меня с бедностью!
Ведь, если будет недостаток в приглашениях, то мне придется есть салат и устрицы или собирать траву и наполнять желудок колодезной водой.
Затем, пока это тело переносило оскорбления в юном возрасте, оно было в состоянии терпеть; и насилие в расцвете сил можно было взносить. Но когда, наконец, я стал полуседым и остаток жизни идет к старости, какое же у меня средство от бед?
Мне понадобится добротная веревка, чтобы повеситься на ней перед Дипилоном,[174] если судьба не придумает для меня чего-нибудь благоприятного. Но, если даже она останется в том же положении, я суну шею в петлю не раньше, чем вкушу роскошного обеда. Ведь не далеко уже до той знаменитой и прославляемой свадьбы Хариты и Леократа после последнего дня месяца пианепсиона,[175] на которую во всяком случае я буду приглашен или на первый день или на следующий. В самом деле, на свадьбах должны быть для веселья и параситы, ведь без нас все не праздник, а собрание свиней, а не людей.
172
Рассказ о мизантропе Апеманте, единственном человеке, которого не чуждался Тимон, приводится Плутархом в биографии Антония (70).
174
Дипилон — «Двойные ворота» — одни из ворот в Афинах (в северо-западной части города), выходившие на Керамик.