Письмо III, 19 (III, 55)
Немногим или почти ничем не отличаются от простых людей эти гордецы, восхваляющие честь и добродетель. Я говорю это про тех, кто извлекает выгоду из молодежи. А какой обед ты упустил, какой обед, когда Скаменид праздновал день рождения своей дочери. Недавно пригласив многих людей, которые считаются в Афинах выдающимися по богатству и происхождению, он решил, что нужно украсить мир и философами. Итак, среди них был стоик Этеокл, этот старик с бородой, нуждающейся в стрижке, грязный, с неопрятной головой, дряхлый, со лбом еще более сморщенным, чем его кошелек. Был там и Фемистагор перипатетик, человек с виду не лишенный приятности, блистающий кудрявой бородой. Был также там и эпикуреец Зенократ, не оставляющий в пренебрежении своих локонов и чванящийся своей длинной бородой. Был и прославленный всеми пифагореец Архибий с лицом, покрытым сильной бледностью, с кудрями, ниспадающими с макушки головы до самой груди, с острой и длинной бородой, с кривым носом, со сжатыми губами. Этим сжатием губ он явно намекал на пифагорейское молчание. Вдруг ворвался киник Панкратий, стремительно растолкав всех и опираясь на дубовую палку. У него была палка, в которую для крепости на месте сучков он вбил несколько медных гвоздей, а на поясе у него удобно висела пустая сума для остатков пищи.
Все остальные от начала до конца держались почти одинаково и соблюдали один и тот же порядок во время пира, а философы, в то время как пир шел, усердно выпивая за здоровье, показывали разные фокусы, каждый на свой лад. Стоик Этеокл от старости и пресыщения растянулся, лег и захрапел. Пифагореец, разрешившись от молчания, что-то напевал из "Золотых слов"[176] на музыкальный мотив. Достойнейший Фемистагор, так как счастье по учению перипатетиков заключается не только в душе и теле, но и во внешних благах, требовал все больше сладких пирожков и обилия разнообразных блюд. Эпикуреец Зенократ обнял, прижав к себе, арфистку и, нежно смотря на нее полузакрытыми глазами, говорил, что это и есть "спокойствие плоти" и "сгущение наслаждения". Киник же из-за безразличия, свойственного киникам, сначала помочился, распустив и сбросив потертый плащ, а затем тут, на глазах у всех присутствующих, хотел овладеть певицей Доридой, говоря, что первопричиной рождения является природа.
Поэтому о нас, параситах, не было и речи. Зрелища и развлечения не доставил никто из приглашенных для этого, хотя и кифаред Фебад и комические актеры вместе с Саннурием и Филистиадом не оставались в стороне. Но все было напрасно и не привлекало внимания. В почете была лишь одна пустая болтовня софистов.
Письмо III, 40 (I, 23)
Никогда раньше я .не терпел в Аттике такой стужи. Ведь не только дующие попеременно (или, лучше сказать, беспрерывно) ветры с шумом обрушивались на нас, но и снег густой и непрерывный сначала покрывал землю; затем вся .масса снега неслась не по поверхности, а поднималась в высоту, так что, едва отворив дверь дома, можно было видеть узкий проход. А у меня не было ни дров, ни сажи. Да каким образом или откуда? А мороз проникал до самого мозга костей. Тогда я принял решение в духе Одиссея — бежать под своды зданий или к печам бань. Но туда не давали подойти сотоварищи по ремеслу, которые постоянно околачивались возле них, ведь и их угнетала та же богиня Бедность. И когда я почувствовал, что мне не удастся попасть туда, я поспешил в частную баню Фрасилла, нашел ее пустою и с помощью двух оболов расположил к себе банщика и грелся до тех пор, пока за метелью последовал мороз, а от ледяного холода влага, находящаяся внутри, затвердела и камни скрепились друг с другом. После того, как самая острота холода прошла, ласковое солнце сделало для меня свободным выход и прогулки без помехи.
Письмо III, 32 (III, 68)
Благословенные боги! Будьте ко мне милостивы и благосклонны. Какой опасности я избежал со стороны этих трижды проклятых устроителей пира в складчину, которые хотели вылить на меня котел кипящей воды. Видя издали, как они готовятся к этому, я отскочил в сторону, и они, не глядя, вылили воду. Вылившийся кипяток попал на Бафилла, мальчика, разливавшего вино, и сделал его лысым. С головы его слезла вся кожа, а спина у него разукрасилась пузырями. Кто из богов был моим защитником? Уж не боги ли избавители Диоскуры исторгли меня из потоков огня, подобно тому, как они спасли Симонида, сына Леопрепа, на пиру у Кранония?[177]
176
«Золотые слова» — краткая дидактическая поэма в гексаметрах, якобы заключающая в себе старинные пифагорейские изречения.
177
Диоскуры — сыновья Леды — близнецы Кастор и Поллукс (Полидевк) — считались покровителями гостеприимства. Они спасли Симонида, уведя его из пиршественного зала Кранония, где после ухода Симонида на присутствующих обрушился потолок.