Элиан
Клавдий Элиан из Пренесте, римский софист начала III века, писавший по-гречески, более всего известен как автор больших сочинений "Пестрые истории" и "О природе животных". Отрывки из них известны читателю по книге "Памятники поздней античной поэзии и прозы"; там же помещена и общая характеристика его жизни и творчества. Кроме этих двух сочинений, под его именем сохранился также сборник из двадцати писем; судя по заглавию ("Из крестьянских писем Элиана"), его текст представляет собой извлечение из какого-то более полного собрания. Отдельные исследователи оспаривали принадлежность этих писем Клавдию Элиану, но без достаточной убедительности; некоторые стилистические отличия писем от больших сочинений могут объясняться или тем, что это произведения разных жанров, или тем, что письма написаны Элианом в молодости (около 200 г.), когда он еще не отточил окончательно свой аттический язык и эффектный стиль. По содержанию и по форме письма Элиана напоминают письма Алкифрона и, по-видимому, возникли как подражание им; однако они явно не достигают художественности образца, мотивы их однообразнее, сентенции банальнее и заимствования из классических авторов выступают более обнаженно.
Письма крестьян
Письмо 7
Ты говоришь, что хороша собой и что многие в тебя влюблены, но не этим пришлась ты мне по нраву: они, наверное, дивятся твоей красоте, мне же полюбилась ты своим именем,[209] да так, что не меньше ты мне дорога, чем моя родовая земля. Молодец был тот, кто догадался так назвать тебя: видно, хотел он, чтобы не только горожане были от тебя без ума, но и наш деревенский народ. Что же дурного, если я слюблюсь с Опорой, когда одно это имя, не говоря о прочем, возбуждает любовь в человеке, которому земля в жизни опора? Вот и послал я тебе от твоей урожайной тезки винограду, фиг и молодого вина только что из давильни, а весной подарю тебе роз, что расцветут по лугам.
Письмо 8
Смеешься ли ты над моим именем или серьезно говоришь, тебе виднее; а я так думаю, что не с чего тебе важничать, послав ко мне такое добро. Куда как хороши твои подарки: жесткие фиги по два обола и вино такое молодое, что просто издевательство. Пусть его пьет Фригия,[210] а я пью лесбийское и фасийское. Не вино мне нужно, а деньги. Опору Опоре посылать — это все равно, что огонь в огонь нести; и ты это знаешь не хуже моего. А что я беру деньги с тех, кто хочет иметь со мной дело, этому объяснение — мое имя: оно меня надоумило, что красивое тело — это тоже плод и тоже может быть в жизни опорой. Пока оно в цвету, надо взять с него все, чего оно стоит; а когда увянет, то чем я буду, как не деревом без плодов и листьев? Но деревьям дала природа расцветать вновь и вновь, у гетеры же ее лето — единственное; вот и надо распорядиться им так, чтобы урожай с него был опорой в старости.
Письмо 13
В сельской жизни много есть хорошего, и в том числе — мирные нравы; ибо в уединении, посвящая свое время земле, обретает человек сладкое спокойствие духа. А ты почему-то зол и дик и для земляков своих — ты сосед не из приятных. Ты в нас бросаешь комьями (земли и дикими грушами; завидя человека, ты громко кричишь, словно за волком гонишься; несносный ты человек, и от соседства твоего, как говорится, солоно нам приходится. Не будь это поле, на котором я работаю, моим наследственным участком, с радостью бы я его продал, чтобы спастись от такого ужасного соседа. Измени же свое грубое поведение, милый Кнемон, чтобы твой норов не довел тебя до бешенства и чтобы ты, сам того не заметив, не лишился рассудка. Пусть это будет дружеским советом друга и средством против дурного характера.
Письмо 14
Не стоило бы отвечать тебе; но раз уж твоя навязчивость вынуждает меня вступить в объяснения, то хорошо хоть, что я могу говорить с тобою не лично, а через посыльных. И отвечу я тебе, как говорится, по-скифски:[211] вот как. Род человеческий я ненавижу безумно и кровожадно. Поэтому я и швыряю комьями и камнями в тех, кто забредет на мое поле. По моему разумению, счастливцем был Персей, и вот почему: во-первых, он был крылат, мог ни с кем не встречаться и летал так высоко, что никто с ним не здоровался и не заговаривал; а во-вторых, я завидую, что у него была славная штука, которой он встречных превращал в камень. Достанься мне такое счастье, как ему, я все бы переполнил каменными фигурами, и ты бы у меня первым окаменел. С чего это ты вздумал учить меня порядку и обходительности, когда мне все ненавистны? Ведь из-за этого я даже не возделываю придорожную полосу моего поля, и она не приносит мне урожая. А ты лезешь ко мне в приятели и стараешься быть моим другом, когда я сам себе не друг. И зачем я родился человеком?