Последующие слова Катона, говорит Тирон, являются признанием вины родосцев, а не их защитой, и не содержат в себе ни отклонения вины, ни попытки переложить ее на кого-то, а содержат лишь указание на причастность к ней многих других, что, конечно, вовсе не имеет значения для оправдания. И сверх того, говорит он, Катон признает, что когда родосцы обнаружили свое расположение к царю и поддерживали его против римского народа, то они делали это ради собственного интереса, чтобы римляне, победив царя Персея, не преступили бы меры "надменности, дерзости и высокомерия. Затем приводит и самые слова Катона так, как написано ниже: "Я также думаю, что родосцы не желали, чтобы мы так окончили войну, как она окончена, и чтобы мы победили царя Персея. Но этого не желали не только родосцы, не желали этого, я думаю, многие народы и племена; и я не знаю не было ли между родосцами таких, которые не желали нашей победы не только ради нашего бесчестия, но также из опасения, что, если нам будет некого бояться, и мы станем делать все, что нам вздумается, то они должны будут подпасть под нашу власть и сделаться нашими рабами. Ради своей свободы, думаю, они держались такого мнения. Родосцы, однако, никогда не помогали Персею от имени государства. Подумайте, насколько осторожнее поступаем мы в наших частных отношениях. Каждый из нас, если видит, что дело идет против его выгоды, старается всеми силами противодействовать этому. А они, однако, это допустили".
Что касается порицаемого "вступления, Тирону следовало бы знать, что Катон защищал родосцев как сенатор и как бывший консул и цензор, пекущийся о пользе государства, а не только как адвокат, выступающий за обвиняемых. Ведь одни вступления полезны обвиняемому, который ищет у всех снисхождения и жалости, другие — человеку авторитетному, когда он выступает перед сенатом, возбужденный несправедливыми суждениями некоторых сенаторов, и говорит откровенно и с достоинством, с негодованием и с болью, выступая за интересы общества и за спасение союзников. В самом деле, справедливо и полезно предписание риторических правил о том, что судей, обсуждающих чужую жизнь и чужое дело, в котором без всякой опасности или выгоды для себя они выполняют лишь служебную обязанность, нужно миролюбиво и мягко умилостивлять и склонять к благоприятному мнению о том, кого они судят. Но когда дело идет об общих для всех достоинстве, чести и интересе и надо или заставить принять решение или отклонить уже начавшееся дело, тогда тот, кто старается во вступлении к речи подготовить слушателей к доброжелательности и благосклонности, попусту тратит время на ненужные слова. Ведь уже давно само положение дел и общие опасности подготовили их к принятию советов и скорее уж они сами просят оратора о благосклонности.
А когда Тирон говорит, будто, по словам Катона, родосцы не хотели, чтобы война окончилась так, как она окончилась, и чтобы царь Персей был побежден римским народом и будто не только родосцы, но и многие другие народы не хотели этого (хотя все это ничуть не способствует оправданию родосцев или ослаблению их вины), — то уж здесь Тирон бесстыдно лжет. Он приводит слова Катона, а другими словами толкует его превратно. В самом деле, Катон не прямо сказал, что родосцы не хотели победы римского народа, а только сказал, что ему так кажется, что они, не хотели этого; это было, несомненно, выражением личного мнения, а не признанием вины родосцев. В этом, мне думается, он не только не виноват, но достоин даже похвалы и удивления, так как откровенно и чистосердечно высказывал против родосцев то, что чувствовал. А снискав себе доверие искренностью он, однако, все то, что считалось неблагоприятным, направил и повернул так, чтобы именно по требованию справедливости родосцы оказались более желанными и дорогими для римского народа, так как, .несмотря на выгоду и желание помочь царю, они все же ничего не сделали для оказания ему содействия.