13. Среди звона оружия и града стрел со всех сторон, среди неслыханного безумства Беллоны, чьи скорбные трубы возвещали гибель римлянам, наши воины дрогнули было, но устояли, удержанные криками многих уст; ужасом охватывала солдат все жарче пылавшая битва, когда по нескольку человек зараз пронзали удары копий и стрел. (2) Наконец, оба строя столкнулись, словно клювы кораблей, и тесня друг друга, колебались, как волны, то в одну, то в другую сторону. Левое крыло подступило к самому вражескому лагерю, и если бы получило поддержку, то двинулось бы и дальше; но, покинутое остальной конницей, теснимое полчищами врага, оно было опрокинуто и раздавлено, словно огромным обвалом. Отряды пехоты, оставшись без прикрытия, были так стеснены один к другому, что едва можно было обнажить меч и отвести руку. Неба не видно было за пылью, стоявшей в воздухе, оглашенном устрашающими криками. Стрелы, стремившие отовсюду смерть, разили неминуемо, потому что нельзя было ни видеть их, ни уклониться. (3) Когда же рассыпавшиеся несчетными отрядами варвары стали опрокидывать лошадей и людей, а в этой тесноте нельзя было очистить места для правильного отступления, и давка отнимала всякую возможность бегства, то наши, в отчаянном презрении к смерти, взялись опять за мечи и стали рубить наступавших, и удары секир с двух сторон разбивали шлемы и панцири. (4) Можно было видеть, как огромный разъяренный варвар с лицом, искаженным от крика, с подрезанными подколенными жилами, отрубленной правой рукой или разорванным боком, уже у самого предела смерти грозно озирался дикими очами; сцепившиеся враги вместе рушились на землю, сплошь покрывая простертыми телами убитых всю равнину; стоны умирающих и смертельно раненных вызывали ужас. (5) Среди столь великой и страшной сумятицы пехотинцы, истощенные от напряжения и опасностей, обессилев и утратив способность соображать, изломав почти все копья постоянными ударами, с одними обнаженными мечами стали бросаться в густые ряды врагов, не помышляя более о спасении и не видя никакой возможности уйти. (6) А так как покрытая ручьями крови земля делала неверным каждый шаг, то они старались как можно дороже продать свою жизнь, и с таким ожесточением нападали на противника, что иные гибли от оружия товарищей. Все кругом покрылось черной кровью, и куда ни обращался взор, громоздились кучи убитых, и ноги нещадно топтали бездыханные тела. (7) Высоко поднявшееся солнце, передвигаясь из созвездия Льва в обиталище небесной Девы, палило римлян, истощенных голодом и жаждой, обремененных тяжестью оружия. Наконец, напором силы варваров наши ряды были опрокинуты, и люди, обратясь к последнему средству в крайних положениях, побежали, кто куда мог.
(8) Пока все, рассеявшись, отступали по неизвестным дорогам, император, окруженный всеми этими ужасами, бежал с поля битвы, с трудом пробираясь по грудам мертвых тел, к ланциариям и маттиариям[1127], которые стояли твердо и непоколебимо, пока можно было выдержать численное превосходство врага. Увидев его, Траян закричал, что все погибло, если императора, покинутого телохранителями, не защитят хотя бы вспомогательные войска. (9) Когда это услышал комит по имени Виктор, то поспешил к расположенным неподалеку в резерве батавам, чтобы сейчас же собрать их для охраны императора, но никого не смог найти и на обратном пути сам ушел с поля битвы. Точно так же спаслись от опасности Рихомер и Сатурнин.
(10) Варвары продолжали преследование, и глаза их горели яростью, и у наших уже кровь холодела в жилах. Одни падали, неизвестно от чьего удара, других опрокидывала тяжесть напиравших, иные гибли от руки своих товарищей; варвары сокрушали всякое сопротивление и не давали пощады сдававшимся. (11) Кроме того, дороги были преграждены множеством полумертвых, жаловавшихся на мучительные раны, а вперемешку с ними заполняли равнину целые груды убитых коней. Этим ничем не вознаградимым потерям, которые так дорого обошлись римскому императору, положила конец ночь, не освещенная даже лунным блеском.
(12) Поздно вечером император, находившийся среди простых солдат, — так можно было только предполагать, ибо никто не заявлял, что сам это видел или был при этом, — пал, смертельно раненный стрелою, и вскоре испустил дух, а потом его нигде не нашли: шайки варваров долго бродили по тем местам, чтобы грабить мертвых, и никто из бежавших солдат и окрестных жителей не отваживался являться туда. (13) Подобная гибель постигла, как известно, Цезаря Деция[1128], сброшенного в жестокой сече с варварами взбесившейся лошадью, которую он не смог удержать, и попав в болото, он не сумел оттуда выбраться, так что потом нельзя было даже отыскать его тело. (14) Другие рассказывают, что Валент не тотчас испустил дух, но несколько кандидатов[1129] и евнухов снесли его в хорошо построенную деревенскую хижину и укрыли в верхнем помещении. Пока там ему делали неопытными руками перевязку, хижину окружили враги, но, не зная, кто он, они избавили его от позора пленения. (15) Когда они преследовали, то пытались взломать запертые двери и были осыпаны стрелами с навеса; и не желая из-за досадной задержки упускать случай пограбить, они нанесли вязанок соломы и дров, подложили огонь и сожгли здание вместе с людьми. (16) Один из кандидатов, выскочивший через окно и попавший в плен к варварам, рассказал им, как было дело; это их очень огорчило, так как они лишились великой славы взять живым правителя римского государства. Потом этот юноша тайком вернулся к нашим и сообщил об этом событии. (17) Такая же смерть постигла при отвоевании Испании одного из Сципионов[1130], который, как известно, сгорел, когда враги подожгли башню, в которую он укрылся. Во всяком случае, ни Сципиону, ни Валенту не выпала на долю последняя честь погребения.
1130
Гней Корнелий Сципион, дядя Сципиона Африканского, погиб в Испании в 212 или 211 г. до н. э.