В противоположность лирике и драме неожиданно переживает последний расцвет эпическая поэзия на обоих языках. Большинство поэм посвящено древним мифологическим сюжетам: в них оживает Троянская война, поход аргонавтов, различные мифы о богах, приобретающие иногда мистический или философский характер (например, о поэмах Нонна и Клавдия Клавдиана). У большинства историков античной литературы все эти поздние эпические поэмы — за исключением небольшого эпоса "Геро́ и Леандр" — пользуются дурной славой бесталанных эпигонских произведений. Однако такое суждение слишком сурово и недостаточно обосновано: конечно, надо признать, что они излишне многословны и не выполняют того требования, которое Аристотель предъявляет к эпической поэзии: "она не должна походить на обыкновенные повествования, в которых неизбежно является не одно действие, а одно время... Однако же большинство поэтов делает эту ошибку... Гомер... представляется необычайным в сравнении с другими: он не замыслил описать всю войну, ... так как рассказ должен был бы сделаться чересчур большим и нелегко обозримым. А прочие сочиняют поэмы относительно одного лица, вращаются около одного времени и одного раздробленного действия, каковы творцы "Киприй" и ,,Малой Илиады"" ("Поэтика", 23). Эта характеристика киклических поэм подходит и к позднему эпосу: поэмы Квинта Смирнского и Трифиодора рассказывают подряд события последнего периода Троянской войны, т. е., по выражению Аристотеля, вращаются вокруг одного времени; поэма Нонна повествует с величайшими подробностями о "житии" Диониса, начиная с его родословной (похищения Европы и свадьбы Кадма и Гармонии), т. е., как сказал Аристотель, вращается вокруг одного лица.
И все же, несмотря на невыполнение требований творца "Поэтики", эти поэмы далеко не лишены художественных достоинств; кроме того — и это, может быть, еще важнее — в своем мифологическом обличье они верно и подчас очень тонко изображают душевные переживания и дают представление об умственном уровне своих современников. Интересно также пользование некоторыми художественными приемами натуралистического характера и попытки комбинирования жанров: так, Нонн и Коллуф вводят в эпическое повествование мотивы буколики и анакреонтики.
Следует особо отметить стремление людей этого времени к дидактизму, которое нашло свое отражение в произведениях двоякого рода, в баснях и в стихотворных поучительных сентенциях. До нас дошли, хотя и не полностью, два сборника басен: на греческом языке басни Бабрия и на латинском языке басни Авиана. Их первоисточником являлись общераспространенные сборники басен Эзопа, но позднее авторы вносили в них и некоторые новые мотивы (см. введение к образцам басен Бабрия, стр. 93).
В греческой литературе издавна существовала особая форма философских и моральных изречений — "гном"; всем известны были так называемые "Изречения семи мудрецов"; нередко превращались в ходячие гномы и высказывания оракулов. Эпоха, о которой идет речь, тоже оставила нам довольно большой сборник изречений в виде дистихов и моностихов, которому впоследствии было придано древнее имя Катона (история этого заголовка неясна). Этот сборник ярко отражает сухую, резко индивидуалистическую, порой даже человеконенавистническую мораль современной ему эпохи. Судьба этого сборника очень своеобразна: в течение многих веков ему был обеспечен широкий успех, для нас непонятный: все средневековье и время от XVI вплоть до XVIII века (особенно в Германии) превозносило его; он переводился много раз на новые языки, а после изобретения книгопечатания издавался едва ли не каждые десять лет. Это весьма показательно для мировоззрения тех исторических периодов, когда он пользовался таким почетом.
В противоположность незначительности позитивных моральных правил, изложенных в дистихах "Катона", именно эпоха римского владычества оставила нам наилучшие образцы, так сказать, негативной дидактики, т. е. сатиры: Лукиан, сириец из Самосаты, подверг своей остроумнейшей и беспощадной критике все стороны современной ему эпохи, осмеяв и уже изжившие себя языческие верования и мифы, и мистические культы своего времени, их проповедников и приверженцев, и риторические фокусы в истории и литературе, которые были ему особенно хорошо известны потому, что и сам он немало потрудился на этом поприще.