9. Поэтому, если вы отрицаете, что Христос есть Бог, поскольку вы не верите в его смерть (ведь вам неведомо, что умерла лишь плоть, а не божество, и что теперь уже никто из верующих не умрет совсем), то кто может быть неразумней вас, чье почитание содержит оскорбление, а оскорбление — почитание? О, это почитание, полное оскорбления! Вы не верите, что Христос мог умереть. О, это полное почитания упрямство!
10. Нужно вернуть, говорит Симмах, идолам — алтари, а храмам — их древние украшения. Пусть они требуют этого, но лишь от тех, кто разделяет их суеверия: христианский император привык почитать алтарь одного Христа. Затем они принуждают благочестивые руки и верные уста пособничать им в их святотатстве? Пусть голос нашего императора произносит имя одного Христа и говорит только о нем, которого он чувствует, ибо «сердце царя в руке Господа»[10]. Разве какой-нибудь языческий император воздвигал алтарь Христу? И, пока язычники требуют восстановить то, что было, их пример напоминает нам, с каким уважением христианские императоры должны относиться к религии, которой они следуют; ведь некогда языческие императоры все приносили в жертву своим суевериям.
11. Мы начали свое дело давно, а они уже давно хватаются за то, чего нет. Мы гордимся пролитой кровью, их волнуют расходы. То, что мы считаем победой, они расценивают как поражение. Никогда язычники не принесли нам большей пользы, чем в то время, когда по их приказу мучили, изгоняли и убивали христиан. Религия сделала наградой то, что неверие считало наказанием. Какое величие души! Мы выросли благодаря потерям, благодаря нужде, благодаря жертвам, они же не верят, что их обычаи сохранятся без денежной помощи...
УТЕШЕНИЕ НА СМЕРТЬ ВАЛЕНТИНИАНА II[11]
[ВСТУПЛЕНИЕ]
1. Хотя писать о том, о чем скорбишь, значит лишь увеличивать скорбь, мы часто, однако, находим утешение в воспоминаниях о человеке, чью потерю мы оплакиваем. Так как, пока мы пишем, устремляя к нему свой ум и заостряя на нем свое внимание, он кажется нам ожившим в нашей речи. Написать о последних днях Валентиниана Младшего было долгом сердца, чтобы не показалось по нашему молчанию, что мы либо предали забвению нашего возлюбленного сына и благодетеля и не почтили его память, либо что мы намеренно избегаем повода для скорби, тем более, что самая скорбь часто служит утешением для скорбящего. И когда я говорю о нем или обращаюсь к нему, я говорю как бы о присутствующем здесь, или как бы для присутствующего здесь.
2. Итак, что мне оплакивать прежде всего? На что мне прежде всего горько сетовать? Дни, к которым были обращены наши желанья, обернулись для нас слезами, так как Валентиниан вернулся к нам, но не таким, каким мы его ждали. Однако даже своей смертью он пожелал исполнить обещание, хотя и до предела горьким стало его присутствие здесь, которое было таким желанным. О, пусть бы его не было с нами, лишь бы он был еще жив! Но он не стерпел, когда услышал, что итальянским Альпам угрожает враг — варвар, и предпочел подвергнуть себя опасности, оставив Галлию, чем быть вдали от нас во время нашей беды[12]. Мы сознаем свою великую вину перед императором, потому что он хотел прийти на помощь Римской империи и это стало причиной его смерти, причиной, достойной славы. Воздадим же нашему господину дань слезами, потому что он заплатил нам дань своей жизнью.
3. Однако взывать к слезам нет необходимости. Плачут все: плачут те, которые не знали его; плачут те, которые боялись его; плачут те, которые не хотят плакать; плачут даже варвары и даже те люди, которые, казалось, были его врагами. Сколько рыданий исторгнул он у народов на всем пути из Галлии сюда! В самом деле, все оплакивают его по-родственному, как будто это умер не император, а их общий родитель; все скорбят о его смерти, как о своей собственной. Ибо мы потеряли императора, скорбь по которому усугубляют две вещи: молодость его лет и зрелость его ума. Потому я и плачу; как сказал пророк, «око мое изливает воды, ибо далеко от меня утешитель, который оживил бы душу мою»[13]. Затуманились глаза не только телесные, но и духовные, и каждое чувство притупила некая слепота; ведь меня лишили того, кто преобразил мою душу, вырвав ее из глубин отчаяния и обратив к высокой надежде.
11
Валентиниан II, сын Валентиниана I и императрицы Юстины, был провозглашен императором-соправителем своего старшего брата Грациана в 375 г. в четырехлетнем возрасте. В 384 г. Грациан был убит узурпатором Максимом. Юстина с юным Валентинианом бежала на восток, к Феодосию Великому, который помог восстановить Валентиниана на престоле. В 392 г. Валентиниан II погиб от руки своего военачальника галла Арбогаста. Речь Амвросия была произнесена на сороковой день после смерти Валентиниана.
12
Имеется в виду вторжение галлов в Паннонию и Иллирию в начале 392 г. Далее в гл. 24 Амвросий сообщает, что префект города и другие должностные лица Милана убеждали его поехать в Виенну к находившемуся там императору с просьбой приехать и защитить Италию. Однако Валентиниан II, не дождавшись посольства Амвросия, сам выехал в Италию, используя события как предлог, чтобы ускользнуть от Арбогаста.