4. «Послушайте, все народы, и взгляните на болезнь мою: девы мои и юноши мои пошли в плен!»[14] Но когда стало известно, что они из областей, подвластных Валентиниану, то они вернулись свободными. Враг-варвар вел войну с юношей-императором и, забыв о своей победе, помнил об уважении к нему. Он по своему собственному побуждению освободил тех, кого взял в плен, сказав в свое оправдание, что он не знал, что они из Италии. Мы готовы были отгородить Альпы стеной, но достоинство Валентиниана не позволило ему положиться ни на эту ограду, ни на речные потоки, ни на глубокие снега, и он, перейдя через потоки и Альпы, защитил нас стеной своей императорской власти. Поэтому я бы привел здесь начало «Плача» пророка о том, как одиноко сидит Италия, некогда полная радостей[15]: «Горько плачет она ночью, и слезы ее на ланитах ее! Нет у нее утешителя из всех, любивших ее; все друзья ее изменили ей, сделались врагами ей»[16].
5. И как об Иерусалиме сказано: «плачет», наш Иерусалим, то есть церковь, тоже «плачет ночью», потому что опочил тот, кто служил ее славе своей верой и благочестием. По справедливости она «горько плачет» и «слезы ее на ланитах ее». Обильный плач обычно виден по увлажненному лицу, когда щеки орошены слезами; но так как в Писании сказано: «Щеки его — цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его — лилии, источают текучую мирру»[17], — то имеется в виду таинственная благодать плачущей церкви, которая изливает благотворные ароматы печали на могилу Валентиниана, прославляя его добродетельную жизнь. Ему не могла повредить смерть, потому что аромат всеобщих похвал развеял зловоние тления.
5. Итак, церковь оплакивает своего возлюбленного сына и «слезы ее на ланитах ее»[18]. Но послушай, какие ланиты: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую»[19], ибо она так терпелива к страданиям, что тот, кто их причиняет, раскаивается. По одной щеке ты получила удар, церковь, когда потеряла Грациана; ты подставила и другую, когда тебя лишили Валентиниана. По справедливости, слезы у тебя не на одной, а на обеих щеках, так как ты благочестиво оплакиваешь обоих. Итак, ты плачешь, церковь, и ланиты твои утопают в слезах, как бы в неких потоках благочестия. Каковы же у церкви эти ланиты, о которых в другом месте говорит Писание: «Как половинки гранатового яблока — ланиты твои»[20]. Ланиты эти сияют скромностью и красотой, что означает либо цветущую юность, либо совершенную зрелость. Поэтому в смерти верных императоров есть некий упрек церкви: столь безвременная смерть благочестивых правителей омрачает ее красоту.
[ХАРАКТЕРИСТИКА ВАЛЕНТИНИАНА II]
13. В самом деле, великий подвиг — либо вообще воздержаться от пороков юности, либо оставить их у самого порога юности и обратиться к серьезным вещам; ибо запутаны и полны соблазнов дороги юности. И, наконец, Соломон говорит: «Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице»[21]. Давид же говорит: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай»[22]. Потому что юноша впадает в грех не только из-за свойственной молодости неустойчивости характера, но и из-за незнания небесных предначертаний; однако тот, кто грешит по неведению, быстро получает прощение. Поэтому пророк и говорит: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай»[23]. Он не говорит: «Грехов старости моей и мудрости моей не вспоминай», но как пророк, который быстро исправил грехи своей юности, сославшись на возраст и незнание, так и Валентиниан говорил о грехе подобное пророку: «Грехи юности и неведения моего не вспоминай». Он не только говорил, но и исправлял свои ошибки прежде, чем узнавал, что впал в грех. Поэтому он говорит: «Исправления ошибок юности моей не вспоминай». Ошибаются многие, но не многие исправляются.
15. Что мне сказать о других его поступках, если он считал, что следует воздерживаться даже от детских игр, что нужно сдерживать свойственное молодому возрасту своеволие, что должно смягчать строгость общественного наказания и быть снисходительным к старикам, когда их обвиняют в каком-либо преступлении. Вначале говорили, что ему нравятся зрелища в цирке; но он отступился от них настолько, что считал необязательным устраивать их даже в дни рождения вельмож, хотя бы это и делалось в честь императора. Некоторые говорили, что он увлекается охотой и тем самым отвлекает свой ум от общественных дел; но на это он незамедлительно приказал перебить всех своих зверей.