Памятники старообрядческой поэзии

Коль змѣи гдѣ всѣ въ клубъ совьются,
Тогда пигмеи всѣ полкомъ сберутся,
Вкругъ змѣй табакъ сей раскладутъ,
Зажгутъ его и змѣевъ тамъ пожгутъ…
    Воззри съ высотъ и виждь, Царю Небесный,
Вотъ что творитъ поклоникъ твой тѣлесный!
Ты на хвалу его создалъ и славу,
А бѣсъ вручилъ ему табачную забаву…
Его Ты малымъ чѣмъ отъ ангеловъ умалилъ,
А бѣсъ и нюхать и курить его заставилъ!
Когда творилъ его, то та ли воля у Тебя была,
И ноздри твари сей на то ль она дала?
Не ѳиміамъ ли въ церкви обонять?
А онъ табакомъ привыкъ ихъ набивать.
Когда діаконъ церковь всю кадитъ,
И у него носъ полонъ табакомъ набитъ,
То какъ же не понять,
Что ѳиміама онъ не можетъ обонять?
Иной пожалуй и лжецомъ меня сочтетъ
И съ горькою досадой мнѣ речетъ;
Почто жъ благій Творецъ небесный Царь
Произрастилъ сію прелестну тварь?
Опомнись ты, табачникъ! и внемли:
Для блага все создалъ Богъ на земли.
Древа и злакъ на пользу созданы,
Людями же во зло употреблены.
На то ль пенька росла и лѣсъ родился,
Чтобы Іуда въ петлѣ удавился?
На то ль росли и дубъ и кипарисъ,
Чтобъ кудрями Авессаломъ повисъ?
Своя ихъ воля въ смерти той была
И до конца презлаго довела…
Содѣланъ мечъ враговъ ихъ убивать,
Разбойникъ же воленъ имъ правыхъ погублять.
Каменья, злато и сребро
Владыкой созданы намъ на добро,
Но золото вѣдь какъ цѣнится:
Кто купитъ онымъ рай, другой и въ адъ вселится.
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .
Уже ль на то древа произрастали,
Дабы жиды на нихъ Христа распяли?
О всякой вещи такъ должно судить,
Какъ спасти она, такъ можетъ и губить.
    Коль тяжекъ грѣхъ! ахъ, ужасъ обнимаетъ,
Трясутся члены, сердце обмираетъ!
Страшусь писать, не знаю, что начать,
Продолжить ли, иль бросить и молчать?
Нѣтъ! бросить жаль; трудился очень много,
Дай, помощи въ томъ попрошу у Бога.
Стихъ буду за стихомъ чуть-чуть тянуть,
Пускай меня за то табачники клянутъ…
Я правильно табакъ сей охуждаю,
Въ немъ двѣ причины явныхъ обрѣтаю;
Во-первыхъ онъ соблазнъ для всѣхъ,
А во-вторыхъ, противо естества есть грѣхъ.
Прильпни языкъ къ гортани людямъ тѣмъ,
Толкуетъ кто, что нѣту грѣха въ немъ.
Коль благовѣстіе прочтемъ Христово,
Найдемъ мы тамъ разительное слово,
Которое усты святыми рекъ,
Когда былъ въ мірѣ Богъ, какъ человѣкъ;
Кто соблазнитъ единаго, сказалъ, то горе,
И лучше съ жерновомъ погрязнуть въ морѣ.
Великъ вредъ бѣсъ всей церкви учинилъ,
А все табакъ причиной послужилъ.
И коль велика пагуба случилась —
Несмѣтно душъ отъ церкви отлучилось,
Онъ тысячи симъ ядомъ соблазнилъ
И въ тартаръ огненный навѣкъ ихъ погрузилъ.
Симъ злакомъ въ мірѣ семъ всегда и всюду,
Какъ червякомъ рыбакъ, онъ ловитъ всѣхъ на уду.
Адъ, видя, что Христосъ ужъ воплотился,
Замучилъ сатану, чтобъ вооружился
И искушать Спасителя бъ напалъ;
Христосъ же побѣдилъ его и узами связалъ.
И тысяча лѣтъ уже протекло,
Когда огнемъ его и жупеломъ пекло,
И лишь отъ узъ свободу получилъ,
Онъ табакуренію людей научилъ.
Людей вовлечь во адъ геенски силы
Кромѣ сихъ средствъ ничто не находили.
И вотъ теперь табакъ всѣ Ноевы потомки
И нюхать и курить начали въ перегонки.
И изъ Италіи и изъ земли нѣмецкой
По всей землѣ разнесъ его изъ аду бѣсъ дворецкій.
Коль много церковъ вся о семъ скорбѣла,
Учила всѣхъ, кляла, — не одолѣла!
Россійскій государь, царь Алексѣй,
Издалъ указъ по всей землѣ своей:
Табачную торговлю воспретилъ,
Ослушниковъ кнутомъ нещадно билъ;
Тогда кто нюхалъ, ноздри рвали,
На каторгу въ работу ихъ ссылали.
Такъ вздумали высокіе умы
Пресѣчь въ корню заразу сей чумы!
Такой совѣтъ изшелъ изъ устъ священныхъ,
Изъ ада чтобъ извлечь людей своихъ крещеныхъ.
О Божіе словесное творенье:
Оставь табакъ, бѣсовъ злыхъ ухищренье!
Покинь привычку злую люту,
Брось трубку изо рта хоть на минуту:
И вычистить изъ носа табакъ, утрись,
Молитву сотвори, перекрестись.
Хощу вѣщать я слово Божіе,
Какъ нюхать есть занятіе негожее.
Не сказку вамъ, а диво разскажу
Не вѣритъ кто, тѣмъ въ книгѣ укажу.
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .
Что видѣлъ древле явно мужъ святой,
Какъ жилъ во тьмѣ сей праведникъ честной?
Онъ зрѣлъ: какія всей прелести міръ несутся.
Какъ царства всѣ отъ злобы возмятутся.
И зрѣлъ онъ: вотъ вавилонская блудница
Сидитъ одѣта какъ царица.
Сколь ни былъ святъ: зрѣлъ въ ужасѣ сію,