Памятники старообрядческой поэзии

Сидящую на седьмо-главномъ змію.
Зрѣлъ онъ: какъ убрана она въ одежду дорогую,
Въ рукѣ держала чашу золотую,
Одѣяна въ порфиру и виссонъ,
Чѣмъ изобиленъ былъ тотъ Вавилонъ.
Зрѣлъ: какъ гордо ѣхали верхомъ,
Весь свѣтъ объѣхавши кругомъ,
Потомки Ноевы. Вотъ толпа верхомъ летитъ,
А слѣдъ за ней, ахъ! табакомъ смердитъ.
Хотя ужъ въ чашѣ той и были лишь подонки,
Но и съ нихъ пьянѣли Ноевы потомки.
Вотъ отколь табакерки круглы ваши
И вотъ почему подобны онѣ чашѣ!
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .
Теперь съ сей притчи скинемъ темну маску.
Симъ видимъ притчи сей развязку:
Что скотъ не ѣлъ, топталъ въ ногахъ,
Вотъ нынѣ то чернѣется въ носахъ.
Пчела и медъ съ цвѣтковъ сихъ не беретъ,
А скотъ отъ горькости листовъ не жретъ;
Израиль же возлюбленный Христовъ
Табакъ не выпущаетъ изъ перстовъ.
Хоть въ праздникъ, хоть и въ постъ грѣха не знаетъ
И день и ночь куритъ и въ носъ табакъ пихаетъ.
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .
О! времена златыя бывшихъ лѣтъ!
Когда не зналъ сей страсти цѣлый свѣтъ,
Какія добродѣтели тогда сіяли,
Какъ свято праздники, посты всѣ соблюдали!
О, лютый бѣсъ! что ввелъ ты въ сихъ земляхъ!?
Всѣ націи, во всѣхъ странахъ,
Будь то міряне или езуиты,
Табакомъ носы у всѣхъ теперь набиты.
Какъ чинъ планетъ смотря на все сіе стоитъ
И какъ земля отъ сквернъ сихъ не дрожитъ!?
Во всѣхъ націяхъ молится ль кто идетъ,
Всякъ табакъ за пазухой несетъ.
Священные чины, пасторъ иль пономарь —
Всѣ съ табакомъ идутъ въ олтарь.
Когда все это я съ предками соображаю,
Не безъ вины отъ горести страдаю.
И вправду: днѣсь желѣзный вѣкъ насталъ,
То дѣлаетъ, что свѣтъ семь тысячъ лѣтъ не зналъ,
О! адскій смрадъ табакъ! грѣховъ всѣхъ злѣе
Табакъ піянства тысячу разъ грѣшнѣе.
Пьяница, когда онъ трезвъ бываетъ,
Предъ Богомъ самъ себя въ томъ осуждаетъ,
Табачникъ же не сознается, что согрѣшилъ,
Ходь до обѣдни носъ сто разъ набилъ.
Табачники вовѣкъ не вразумятся.
Не нюхаетъ кто, на того всѣ злятся,
Во-истину, онъ самый корень злобы,
Влекущій всѣхъ во адскія утробы!
Предвѣстникъ яко бы о немъ писалъ,
Когда таинственно все предсказалъ:
„Сей горестью, сказалъ, велику пакость сотворитъ,
„Людей тѣмъ многихъ осквернитъ;
„Она злобой въ мірѣ прозябаетъ
„И жаломъ всѣхъ грѣховнымъ уязвляетъ;
„Какъ въ бурно время огнь въ дровахъ родится,
„Табакъ въ народѣ такъ прихотью плодится“.
Не нюхаетъ кто смрадный сей табакъ,
Всѣ говорятъ: раскольникъ тотъ или дуракъ.
Блудникъ, піяница и самый тать
Грѣшатъ они и могутъ перестать,
Табакъ же сей по смерть не оставляютъ
И въ самомъ гробѣ страстью истлѣваютъ.
Вотъ какъ о табакѣ умомъ я разсуждаю,
Чѣмъ не понравлюсь никому, о томъ заранѣ знаю.
Теперь клянутъ меня ученые академисты,
И разругали въ прахъ увы! натуралисты;
Ругаютъ и попы, купцы, дворяне,
Клянутъ французы, шведы и армяне;
Клянетъ премерзкій турокъ и испанецъ,
Ругаетъ, осердясь, и пьяный итальянецъ.
И сей табачныхъ націй смрадный сбродъ,
Отъ трубокъ провонявшій сей народъ,
Боюсь, соборъ вселенскій соберутъ,
Меня анаѳемѣ пожалуй предадутъ…
Въ библійскихъ бытіяхъ нашли они и чтутъ,
Кричатъ отъ радости и громко вопіютъ:
„И видѣ Богъ, что въ мірѣ все добро
Блистало какъ въ горнилѣ серебро“.
Послушай же ученый кабинетъ,
Крестьянской мой смиренный сей отвѣтъ:
Змій былъ мудрѣйшій изъ всѣхъ звѣрей —
За что же проклялъ его всѣхъ Царь царей?
За что проклялъ безсмысленно творенье?
Его невинно было преступленье,
Лишь сатанѣ орудіемъ служилъ, —
За то проклятье получилъ.
Табакъ зміину должность исполняетъ
И за табачниковъ проклятье получаетъ.
Онъ, какъ змій, — орудіе бѣсовъ,
Погибель есть людей изъ прихоти носовъ.
Изринь изъ головы пустое мнѣнье,
Которо всѣяло бѣсовское умѣнье;
Что будто малъ табачный грѣхъ,
Нѣтъ! сведетъ во адъ онъ непремѣнно всѣхъ!
Адамъ и Ева прародители
Всякихъ грѣховъ въ раю были творители,
Однако жъ за единъ плодъ пострадали,
И изъ за яблока ихъ вонъ изгнали,
И твари всей каковъ ударъ случился!
Весь міръ тогда проклятіемъ покрылся.
Табакъ такое жъ преступленье,
Какъ яблока адамово вкушенье,