Василий Кесарийский
(около 330 г. — 1 января 379 г.)
Во второй половине IV в. признанным центром церковной политики церковной образованности на греческом Востоке империи становится каппадокийский кружок. Ядро кружка составляли Василий из Кесарии, его брат Григорий (впоследствии епископ Нисы) и его друг Григорий из Назианза.
Члены кружка отличались чрезвычайно высокой образованностью. В актуальную богословскую полемику они перенесли филигранные методы неоплатонической диалектики. Замечательно, что в сочинениях этих церковных деятелей даже не встречаются выражения вроде «наша вера» — вместо этого они неизменно говорят: «наша философия». Творчество каппадокийцев — это вершина усвоения языческой философской культуры христианской церковью. Поэтому отличное знание древней художественной литературы было в кружке само собой разумеющейся нормой.
Вождем кружка и первым церковным политиком эпохи стал Василий из Кесарии.
Василий был сыном ритора и с детства готовил себя к той же профессии. Первоначально он чувствовал себя по натуре мирским человеком, хотя уже с детства находился под влиянием своей сестры Макрины — ревностной христианки. Василий совершенствовался в лучших риторических школах Малой Азии, Константинополя, Афин. В Афинах он встретил Григория из Назианза; земляки и ровесники подружились на всю жизнь. Вернувшись на родину, Василий вел жизнь ритора, писал судебные речи. Все это оборвалось в результате психологического кризиса, обычного для людей этой эпохи: Василий принял христианство, объехал пустыни Египта и Сирии, чтобы на месте познакомиться с жизнью облюбовавших эти места анахоретов, потом сам создал в Малой Азии монашескую общину и наладил ее распорядок. Но монастырь был слишком узким поприщем для его организаторских способностей. Вскоре епископ Кесарии Евсевий привлекает его к управлению епархией, а после смерти Евсевия (в 370 г.) епископом становится сам Василий. Благодаря своему властному характеру, умению подбирать людей и влиять на них, хозяйской хватке и необычайной работоспособности он оттесняет на задний план светские власти города, застраивает пустыри и окраины Кесарии грандиозным комплексом благотворительных сооружений, Во все вмешивается и все упорядочивает. В то же время он становится фактическим диктатором ортодоксальной церковной партии на всем Востоке и видным деятелем в масштабах всей империи, импонируя своим союзникам и врагам жесткой целеустремленностью и отчетливым чувством реальности. Уже его современники дали ему прозвище «Великого»; впоследствии церковь, единство которой он вынес на своих плечах, включила его в число трех важнейших (вместе с Григорием Назианзином и Иоанном Златоустом).
Василий, как и все члены его кружка, писал много и умело; но его литературная деятельность всецело подчинена практическим целям. Его проповеди формально стоят на уровне чрезвычайно разработанной риторики этого времени и заставляют вспомнить, что Василий готовился стать ритором: характерно, что этот вождь воинствующего христианства, несмотря ни на что, состоял в переписке со знаменитым ритором Либанием, убежденным язычником, — настолько связывали этих двух литераторов профессиональные интересы. И в то же время по самой сути своей риторические сочинения Василия резко отличаются от эстетского красноречия того же Либания. У него, как когда-то во времена Перикла и Демосфена, слово становится прикладным инструментом действенной пропаганды, убеждения, воздействия на умы. Василий требовал, чтобы слушатели, когда они не могли уловить смысла его слов, непременно перебивали его и требовали разъяснения: чтобы быть эффективной, проповедь должна быть доходчивой. Из языческих писателей поздней античности на проповеди и моралистические трактаты Василия наибольшее влияние оказал Плутарх со своим практическим психологизмом, живым интересом к возможностям человеческого поведения и нравоучительными установками. По-видимому, для сочинения Василия «О том, как молодым людям извлечь пользу из языческих книг» образцом послужил трактат Плутарха «О том, как юноше читать поэтов»; другим образцом здесь был Платон с его моралистической критикой поэзии. Это сочинение очень интересно для характеристики культурной ситуации переломной эпохи IV в. В эпоху Возрождения в нем видели авторитетную реабилитацию языческой классики и усердно штудировали, ссылаясь на него в спорах с обскурантами; его латинский перевод, выполненный гуманистом и вольнодумцем Леонардо Бруни, уже к 1500 г. выдержал около 20 изданий.