К тому же мы с ним состояли в родстве: его отец и мой дед – родные братья.
В тот день, о котором пойдет речь, бродили мы по заболоченному лесу.
– Давай поохотимся на диких уток, – сказал я Лявону.
– А как? – засомневался он. – Ружья-то у нас нет. И нет его ни у кого из наших родных…
Да, ружье в нашей деревне встречалось редко. Охотники, правда, как-то умели пользоваться охотничьими ружьями по очереди. Но наши попытки завладеть ими и уйти за несколько километров в лес и на славу поохотиться оставались всего лишь мечтой. Конечно, хотелось подстрелить разбойника-волка, которым детей с малых лет пугают взрослые. Однако предметы для охоты от нас прятали далеко.
Думали мы, думали и придумали.
– А что, если побродить по болоту и поискать утиные гнезда? – спросил я.
– Давай, – решительно поддержал меня Лявон.
Мы знали, что утка вьет свое гнездо не на дереве, а где-нибудь в зарослях на болоте, у берега речки или озерца. Это – ее излюбленные места для гнездования.
– Пойдем туда, где погуще осока и камыши, обязательно найдем одно или два гнезда, – рассуждал Лявон. – Яйца сейчас по времени как раз еще не насиженные. Если мы их найдем, то возьмем и поджарим, сделаем яичницу.
Ходили мы в высокой болотной траве долго. Нам повезло.
– Гляди, – обрадованно закричал я, – вот оно здесь.
Лявон мигом оказался около меня. В гнезде лежало шесть больших утиных яиц и, как нам казалось, невероятно красивых. Мы их взяли.
Пошли дальше, но, как назло, больше ни одного гнезда нам не попалось.
– Может, хватит ходить? – предложил Лявон. – Лучше сготовим яичницу из тех, что у нас есть.
– Ладно, – согласился я.
– Ну и пир будет! – обрадовался он. – На каждого приходится по три яйца!
Получалось совсем неплохо. Тем более что аппетит у обоих разыгрался волчий.
– А на чем будем жарить?
– Как на чем? – ответил Лявон. – На сковороде. Я побегу, возьму ее дома. А ты сбегай за маслом или за салом…
Так и сделали.
Костер разожгли небольшой, но сковороду подогрели основательно.
Разбить яйца в кипящее масло проще простого. А масла положили столько, сколько по нашему представлению надо было, чтобы яичница не подгорела.
И в тот момент, когда я одной рукой подправлял солому, из небольшого кулька, который находился в другой руке, выпали почти все комочки сосновой смолы, – я их собирал для себя, просто так. А упали они прямо в кипящее масло.
Моментально смола стала таять и растаяла быстро. Костер мы потушили и на миг замерли перед произведением нашего кулинарного искусства. От него несло терпким запахом соснового бора.
– Ну и что же, – тихо сказал Лявон. – Все равно, давай попробуем.
Мы стали есть. И когда практически все было съедено, я вдруг спросил:
– А что, если смола, которую мы съели, начнет там внутри твердеть?
Через некоторое время мы оба почувствовали себя плохо: нас сильно тошнило.
– Выживем или помрем? – спросил Лявон.
– Выживем, если не помрем, – ответил я.
«Помирать» пошли домой. Лег я на кровать и пролежал долго. Ночью меня вырвало. На следующий день встретил дружка. С ним приключилось то же самое.
– Знаешь что, – сказал он, – давай никому не говорить, как мы жарили эту яичницу.
– Давай, – откликнулся я.
Тошнота и побаливание у нас обоих появлялись еще в течение нескольких дней. А затем все пришло в норму.
Интересно то, что впоследствии ни Лявон, ни я не могли переносить запах смолы. Уже при виде этого дерева, особенно если оно с царапинами и с появившимися каплями смолы, нам становилось дурно. Мы поклялись, что больше никогда не только не будем ходить на добычу утиных яиц, но и вообще из таких яиц никогда не будем есть яичницу, даже приготовленную по всем правилам.
И много лет спустя, когда кто-нибудь заговаривал о смоле или я ее видел, то с улыбкой вспоминал детство и нашу яичницу, от которой шел аромат соснового бора.
Когда научился читать, то часто с книгой в руках в коротких перерывах между полевыми работами уходил в поле или в лесок, ложился на траву и мечтал. Обычно это было тогда, когда в школе не было занятий. Мечтал, задавал себе вопросы: «Что такое звезды? Почему они светятся ночью? Почему считается, что бог живет на небе? Кто его видел?» И сам себе отвечал: «Ведь его не видел никто из людей, которых я знаю».
Задавал я этот щекотливый вопрос и бабушке Марфе:
– Кто видел бога?