Легко сказать: немедленно уничтожить. Но как это сделать?
Будучи музыкантом, я часто выступал в концертах. В тот вечер мне предстояло аккомпанировать кому-то из крупных артистов. Ко мне домой должны были прийти трое товарищей и унести злосчастные бомбы. Но пришли только двое, и одна бомба осталась. Я не имел права держать ее у себя. И вот, одевшись к концерту - во фраке, в лакированных башмаках, в енотовой шубе, я за полчаса до начала выступления выхожу с бомбой в кармане на Рузовскую улицу. Оглядываюсь вокруг. Куда же деть бомбу?
Мне пришла в голову мысль потопить ее в Обводном канале. Стоял сырой, ненастный день. Кто помнит берега Обводного канала в старое время, его скользкие глинистые откосы, тогда еще даже не укрепленные, тот поймет мое затруднительное положение. Стал спускаться и, конечно, на полах моей шубы мгновенно поехал вниз, держа в поднятой руке бомбу и до ужаса опасаясь толчка. Я был уже уверен, что всё кончено и в самом лучшем случае я упаду в воду, но мне удалось удержаться за какой-то предмет. Тогда я стал осторожно "топить" бомбу. Удалось подсунуть ее под какое-то бревно. На четвереньках, всё время соскальзывая вниз, я с трудом выбрался на тротуар и, подойдя к фонарю, с ужасом увидел, на что я похож. Пришлось зайти к одному из знакомых, чтобы привести себя в порядок. Свой плачевный вид объяснил неудачным падением. На концерт я, конечно, основательно опоздал.
Как и следовало ожидать, наши химики "Альфа" и "Омега" доложили "Никитичу" о том, как я, нарушив все правила конспирации, привез им среди бела дня самодельную бомбу, которая при малейшей неосторожности могла взорваться. Разговор с Л. Б. Красиным ничего хорошего мне не предвещал. Я знал, как строг и непримирим "Никитич" к малейшим нарушениям требований конспирации. "Ну, всё пропало, он просто меня выгонит", - думал я. Однако мои опасения не оправдались.
Когда я подтвердил, что факт, сообщенный химиками, действительно имел место, Леонид Борисович отчитал меня так, что я совершенно растерялся и, что называется, света божьего не увидел. А после этого он попросил меня всё-таки рассказать, как было дело.
Уже во время рассказа я почувствовал, что завоевал Леонида Борисовича, что он "мой". Глаза его заблестели, он заразительно смеялся, слушая мой рассказ о том, как наши педантичные "химики" принимали из моих рук дребезжавшую бомбу. Еще больше смеялся Красин, слушая, как я, одетый по последней моде, во фраке, в барской шубе, чуть не скатился в Обводный канал. Мне всё простилось, и мы расстались с "Никитичем" друзьями.
Бомбы не раз ставили меня, как и других участников нашей Боевой технической группы, в затруднительное положение.
Однажды надо было доставить бомбу в помещение курсов Лесгафта и сделать это не позднее четырех часов утра. Я узнал об этом только вечером, и не было никакой возможности найти надежного товарища, чтобы выполнить поручение. Скрепя сердце пришлось взяться за него самому. Благополучно получив бомбу в назначенном месте, я свез ее по адресу. Был уже час ночи.
К большому огорчению, бомба не была как следует подготовлена. Нужен был другой шнур, раза в три длиннее. Времени до четырех часов оставалось мало, и надо было спешить. Договорились, что, если всё будет благополучно, товарищи откроют форточку в нижнем этаже и при условном стуке примут от меня пакет. Я решил немедленно поехать к "Омеге" на квартиру. Насколько я знал, он один только и мог выручить из беды. К счастью, у Мариинского театра я встретил шикарного лихача, правда, на чересчур заметной белой лошади. Однако долго рассуждать не приходилось. Я изобразил из себя доктора, вызванного к тяжело больному пациенту. Под тем же предлогом я почти в два часа ночи миновал дежурившего дворника. Мне долго не открывали, но я слышал движение в квартире и понял, что "Омега" готовится встретить "ночных гостей", то есть полицию. Наконец дверь приотворилась, и меня осветил через щелку электрический фонарь. Увидев, что я один, "Омега" впустил меня. За двадцать минут всё было сделано, оставалось только свезти бомбу обратно. Не доезжая до курсов Лесгафта, я отпустил извозчика, но, когда подходил к дому, заметил, что у ворот вместо дворника ходит городовой. Однако, как мы условились, форточка в нижнем этаже была открыта, следовательно, внутри всё обстояло благополучно. Улучив момент, когда городовой вошел в ворота, я стремительно подошел к окну и сунул в форточку мою драгоценную ношу. Товарищи ждали меня и моментально приняли пакет. При последовавшем вскоре обыске агенты охранки нашли эту бомбу и были крайне удивлены длиной ее зажигательного шнура.
На каждом шагу встречались всякие неожиданности. Всё время приходилось быть начеку, соблюдать самую строгую конспирацию.
Бывали случаи, когда полиция обнаруживала некоторые конспиративные мастерские по производству оружия. Товарищи, работавшие в таких мастерских или на оружейных складах, несли всю тяжесть провала на своих плечах, и многие из них поплатились за это своей жизнью, погибли в тюрьмах, на каторге.
Провалы отдельных мастерских и складов, как правило, на общем деле не отражались. Товарищи держались стойко, на допросах ничего не рассказывали. Да они и не знали имен и адресов тех, кто принимал от них изготовленные бомбы, патроны и материалы. Не знали они, кто и откуда доставлял им сырье. При малейшей угрозе со стороны полиции мастерская обычно переводилась в другое место. Но раз навсегда установленные принципы работы, железное требование конспирации соблюдались самым строжайшим образом.
При этом надо подчеркнуть, что Боевая техническая группа, каждодневно ощущая руководство партии, ее Центрального Комитета, работала в тесном контакте с общепартийной организацией. Крепли наши связи с активом боевых рабочих дружин, создававшихся в дни первой русской революции, в районах и на предприятиях Петербурга.
Жизнь выдвигала новые задачи. Вставала, в частности, задача подготовки инструкторов для боевых дружин. Они должны были обучать рабочих тактике уличного боя, баррикадной борьбы, правильному, большевистскому пониманию задач вооруженного восстания и подготовки для него военно-технических средств. Наша группа помогала организовать боевую учебу дружинников. Члены группы не замыкались в рамки одной чисто технической работы. Передавая партийным организациям, боевым дружинам оружие, они заботились о том, чтобы это оружие было правильно использовано, разъясняли дружинникам, особенно молодежи, линию партии в вопросе о вооруженном восстании, вред эсеровской тактики индивидуального террора.
Наши подпольные мастерские не могли удовлетворить всё возрастающий спрос вновь организуемых боевых рабочих дружин на оружие. Партия по указанию В. И. Ленина принимала меры для закупки оружия за границей. С этой целью приходилось выезжать за границу и мне.
В 1905 году царская полиция была крайне обеспокоена тем, что в Петербурге появились ручные бомбы болгарского образца, так называемые "македонки". Реакционная газета "Новое время" писала тогда, что она не понимает, откуда могли эти бомбы попасть в Петербург. А попали они в Питер так.
В Македонии участники национально-освободительной борьбы против турецких поработителей применяли ручные бомбы особого типа. Узнав об этом, Петербургский комитет РСДРП направил в Македонию одного из наших химиков-Скосаревского ("Омегу"). Предварительно Скосаревский заехал в Женеву, где получил нужные адреса. Из Македонии "Омега" привез образцы и чертежи бомб. Красин внес в конструкцию бомб некоторые усовершенствования, и производство "македонок" стало быстро налаживаться в наших конспиративных мастерских и лабораториях.
Однако мы испытывали большой недостаток в хороших запалах, и Красин направил меня в Болгарию по свежим следам "Омеги" к инженеру Тюфекчиеву, тесно связанному с национально-освободительным движением в Македонии. Тюфекчиев занимал в Софии видное положение, держался совершенно открыто, и я без особого труда нашел его. Вместо пароля "Омега" дал мне хитро вырезанную часть визитной карточки. Вторая часть этой визитной карточки была у Тюфекчиева. Сличив обе части, он убедился, по чьему поручению я приехал.