Но в это время раздался легкий гул, шевельнулась трава на склонах ущелья, качнули ветвями кустарники, налетел спасительный ветер и освободил меня от надоедливых насекомых. Но не от сорок. Им ветер нипочем. С легким криком над ущельем поднялись пустельги. Их много, не менее десятка, наверное, целое семейство. Птицы, как и я, рады ветру и, играя, стремительно носятся в воздухе, планируют. Чуть ослабеет ветер — раскрываются белые хвосты, расправляются крылья. Ветер усилится, его подъемная сила увеличится, и хвосты опять складываются, крылья сужаются. Еще сильнее подует ветер — крылья полускладываются, хвосты сжимаются в полоски, планирующая поверхность резко уменьшается.
Я забыл свои невзгоды, карабкаюсь на скалы поближе к птицам и нацеливаю на них фоторужье. А сороки отлично знакомы с кознями человека. Вид ружья, хотя и не настоящего, усиливает их тревогу. Истошные крики еще громче, и гранитные скалы повторяют их многоголосым эхом.
Но пустельги не обращают внимания на сорок и не прекращают чудесную игру с ветром. Они не знакомы с человеком, наслаждаются полетом, ко всему остальному равнодушны, для них прекрасная игра выше всего остального.
Я тороплюсь, щелкаю затвором фотоаппарата и тоже доволен удачей. Кажется, ущелье Карагайлы подарило мне отличные снимки.
Но ветер вскоре стихает. Пустельги рассаживаются по скалам. На меня снова набрасывается рой мух. Зато теперь не обидно возвращаться обратно.
Что-то случилось на берегу Или. Несколько ворон голосят во все горло, волнуются, пикируют на большой куст барбариса. Там, оказывается, сидят две сороки. Зачем вороны на них нападают?
Сороки не дают себя в обиду. Иногда взлетают, отвечают контратакой, пытаются клюнуть надоедливых преследовательниц.
Все птицы, относящиеся к семейству вороновых — вороны, сороки, галки, сойки, клушицы, кедровки, — отличаются незаурядными способностями, и в их поведении иногда можно открыть удивительные черты.
Я иду к кусту барбариса, осматриваю его со всех сторон, а собака по моему приказанию прочесывает его снизу по земле среди густого переплетения стволиков. Нет никого в барбарисе, пусто! Загадка остается нераскрытой.
Вороны начинают бесноваться, я же продолжаю присматриваться. Наконец все выясняется. На лохе сидит молодой вороненок, неуклюжий, глупый, едва держится на ветке, качается, балансирует, раскачиваясь во все стороны. Он, видимо, недавно вылетел из гнезда. Вороны кричат в исступлении. Но только две. Остальные разлетелись. Больше нигде нет воронят. Здесь все на виду, негде им больше прятаться.
Находка порождает сразу несколько вопросов.
Зачем вороны нападали на сорок? От возбуждения или так, на всякий случай, попугать известных проказниц и воровок? Мол, знай, что у нас семейное торжество, наш несмышленыш сегодня вышел в свет, мы начеку.
Почему у заботливых родителей только один вороненок? Неужели сказался голодный год, сухая весна, сухая бесплодная пустыня!
Единственное чадо, оказывается, вызывает усиленную опеку родителей не только у человека…
Вороны очень любопытны и всегда обследуют незнакомые предметы.
Рано утром холод пробрался в палатку, и на одеяло легла роса. Сказывалась осень. Свежий прохладный воздух располагал ко сну. А птицы уже пробудились. С реки донеслись крики галок. Они закончили свой, как всегда совместный, ночлег на голой косе посередине реки. Над самой палаткой раздался шум: пролетела стая скворцов. Они тоже проснулись. В тугаях стали перекликаться фазаны. Закаркали вороны. Тоненьким голоском запела тугайная синичка. Громкую перекличку затеяли сороки, обсуждая какое-то событие.
Заря все больше и больше разгоралась, и в палатке стало совсем светло. Симфония природы продолжалась. Послышались странные и мерные поскрипывания. Я не выдержал, выскочил из палатки. Невысоко над землею величаво плыли три пеликана. Тяжелые птицы, размахивая крыльями, скрипели перьями. Потом сзади палатки раздался легкий шорох, кто-то неторопливо пробирался через заросли сухой травы и кустарников. Шорох неожиданно прервался громким хлопанием крыльев и негодующим криком перепуганного фазана.
Но вот с берега реки, почти рядом, донесся необычный звук. Он то затихал, то становился громче: что-то резко и тонко позвякивало о камни.
Я снова выбрался из палатки.
Напротив на небольшой косе, покрытой мелкой галькой, сидели три вороны. Одна из них катала по камням пустую зеленую бутылку, деловито и ловко поддевая ее клювом. Другая не без интереса наблюдала за развлечением своей подруги, потом не выдержала, подскочила к бутылке, потрогала ее клювом, заглянула в горлышко. Третья ворона не обращала внимания на развлечения соседок. Была она, наверное, опытная и строгая.