Я выключил мотор. После длительной езды в машине особенно отчетливо почувствовалась царящая над озером тишина. Лишь иногда налетал легкий ветер, колыхал траву и покрывал озеро синей рябью.
Недалеко от нас у самой кромки воды, на илистой и топкой грязи, берег озера был покрыт будто какими-то красными и черно-белыми камнями. Неожиданно камни ожили, и в воздух поднялась большая стая уток-пеганок и атаек и засверкала крыльями. В этом безлюдье наше появление нарушило птичий покой. Время воспитания у этих крупных полууток, полугусей закончилось, и птицы стали жить стаями. Еще снялись с воды ходулочники, забавные, длинноногие, длинноклювые, и с криками стали носиться в воздухе.
Утки улетели, ходулочники угомонились, и вновь наступила тишина. Но недолго. Раздалось знакомое и очень далекое курлыканье журавлей. С противоположного берега, обеспокоенная поднятой тревогой, взлетела большая стая крупных птиц и медленно стала завиваться спиралью в небо. Вскоре она исчезла из вида, скрылась за горами, наверное, улетела в сторону недалекого отсюда озера Иссык-Куль.
Теперь лишь стремительные стрижи сосредоточенно носились в воздухе, да откуда-то издалека, с гор, прилетели три ворона и прозвенели флейтовыми голосами. Потом один из них, играя в воздухе, будто невзначай промчался над нашей машиной, ловко перевернулся набок, на спину и, выпрямившись, исчез.
Вечерело. С запада поползли серые тучи, подул ветер, заметно похолодало, по озеру побежали мелкие волны. Набегая на низкий берег, они оставили на нем большой валик белой пены.
Я отправляюсь бродить вокруг озера, то по степи, то по лугу, то по топкой солончаковой отмели, рискуя завязнуть по колено в грязи, пересекаю крошечные ручейки, бегущие с гор в озеро. Вода в них пресная, не то что в озере. Та настолько солона, что обжигает рот. Жизнь ручейков непостоянна. Многие угасли, оставив после себя заметные ложбинки. На ручейки с далеких гор прилетают попить воды голуби да каменки-плясуньи. Остальные птицы тоже, по-видимому, нуждаются в пресной воде, так как стайки уток, чибисов, куличков и журавлей садятся на берегу озера там, куда впадают ручейки.
Разорвались облака, засияло солнце, и на душе стало веселее. Ласточки дружно поднялись в небо. Илистые берега озера нагрелись, пробудились в них бактерии, принялись разлагать органические вещества, и над озером нависли тяжелые испарения. Дышать становится труднее, и я прибавляю шаг, чтобы уйти с подветренной стороны.
Но что за белый и круглый предмет у самой воды? А дальше еще такой же. Слегка проваливаясь в грязи, подбираюсь к ним. Это яйца, крупные, как куриные, слегка голубоватые. Они обронены утками.
Красные лягушки мне кажутся небылицей, хотя ради них я и приехал на озеро. Нет нигде таких лягушек в ручейках, сколько я ни пытался их найти. Вообще нет никаких лягушек. А впрочем, может быть, они и были, да их уничтожили почитатели народной медицины и любители самодеятельного лечения. Один ручеек вытекает будто из глубокой норы. Я засовываю в нее палку, усиленно ею ворочаю, и вдруг оттуда выскакивает небольшая лягушка. Я хватаю ее, но неудачно, она выскальзывает из рук. К счастью, ручеек мелководен, и добыча у меня.
Так вот ты какая, красная лягушка! Она мне кажется миловидной. Большие черные глаза смотрят хотя и печально, но невозмутимо и спокойно. Подбородок ритмично и тихо пульсирует в такт дыханию. На желтовато-зеленом теле темные полосы, а нижняя часть тела и задних ног сплошь ярко-красная. Да, это она, Рана ченсинензис, бурая лягушка, широко распространенная в Азии, только очень красная с нижней стороны тела. Может быть, на этом высокогорном соленом и прохладном озере водится особая форма, раса или подвид этого животного. Может быть, наконец, она действительно обладает особенными целебными свойствами.