— Весь железнодорожный иконостас в сборе, — сострил он, здороваясь с «молодцами». — Недостает только протодьякона…
Протодьяконом Суходоев называл Игнатия Савельича, что вызывало каждый раз дружный смех, но сейчас все лица обернулись к запертым дверям отдельного кабинета, и послышалось предупредительное шипение: сам был здесь… И Бринк, и Кельш, и Леке, и Горбатович, и фон-Укке делали Суходоеву телеграфные знаки, что его окончательно развеселило.
— Такая провинция! — ругался фон-Укке, когда Суходоев подсел к нему. — Так нельзя, Илья Васильич… Услышит, пожалуй, наш-то принципал.
— Так что же из того? И пусть слышит… Мне все равно. Хорошо я испугал вас всех…
— Ну, будет, Илья Васильич. Ведь мы верим, что ты остроумный человек.
«Молодцы» были веселый народ и не любили терять время даром. Появление Суходоева оживило веселую компанию еще больше, и посыпались шутки и остроты по адресу «лягушатника». Суходоев только улыбался и, в свою очередь, отшучивался. С фон-Укке он был на «ты».
— Я слышал, что ты получил командировку в Петербург? — спрашивал Суходоев приятеля. — Говорят, Игнатию Савельичу понадобились десть бумаги и дюжина карандашей, так тебя и командировали… Одних прогонов получишь больше тысячи рублей.
«Молодцы» весело смеялись, а Горбатович громко хохотал, откинув голову назад. Немного задетый фон-Укке отделал. ся обратной шуткой:
— Я ведь не Горбатович, Илья Васильич… Это Горбатович в третьем году ездил в Лондон посмотреть, в котором часу отходит поезд в Бирмингам.
— Что же, действительно ездил, — согласился Горбатович, не смущаясь.
Выпив красного вина, Суходоев подхватил фон-Укке под руку и повел из буфета.
— А ведь протодьякон-то сам ко мне пришел, — сообщил он по секрету. — Да… то есть он подослал «молодца».
— Не может быть!
— Я тебе говорю…
— Да сегодня же утром был об этом разговор, и Игнатий Савельич заявил категорически, что первый одного шага не сделает.
Суходоев рассказал о визите Копачинского, и фон-Укке развел только руками. При чем тут Копачинский? Он, собственно говоря, черт знает зачем и живет здесь. Так, околачивается около Игнатия Савельича… Что-нибудь да не так. Наконец, это просто глупо. Освободившись от Суходоева, фон-Укке полетел с докладом к Игнатию Савельичу, который ужинал в отдельном кабинете со своей содержанкой Марьей Андреевной tête-à-tête. Это был среднего роста, седой, плотный старик купеческого склада. Русское бородатое лицо смотрело хитрыми карими глазами насквозь. Марья Андреевна, представительная полная дама, всюду следовала за ним и слыла в среде «молодцов» под именем «мамаши». Выслушав доклад фон-Укке, Игнатий Савельич даже покраснел от волнения и коротко сказал:
— Позвать его сюда…
Фон-Укке полетел в бильярдную за Копачинским; он, как охотничья собака, понимал каждый жест владыки-концессионера. Копачинский «делал шара», когда фон-Укке потащил его наверх.
— О, сто тысяч дьяблов! — ругался Копачинский, смахивая дорогой мел с сюртука. — Дайте кончить партию…
— Приказано доставить вас немедленно, живого или мертвого.
В кабинете Игнатия Савельича собрались все «молодцы»: и Бринк, и Кельш, и Леке, и Горбатович. Появление сконфуженного Копачинского вызвало несколько улыбок и сдержанный шепот. «Мамаша» тихонько толкала своей полной рукой Горбатовнча, — это был ее фаворит. Суходоев мельком видел, как фон-Укке протащил Копачинского, и в волнении ждал, чем разыграется вся комедия.
— Тебя кто посылал к Суходоеву? — в упор спросил Игнатий Савельич, не глядя на Копачинского.
— Я, Игнатий Савельич… меня… я…
— Дурак!.. — оборвал его старик и даже ударил кулаком по столу, так что Марья Андреевна вздрогнула всем своим грешным телом. — Суешься не в свое дело, болван…
«Молодцы» переглянулись, довольные даровой комедией. При всяких недоразумениях Копачинский являлся козлом отпущения, и на его голову валилось все.
— Нет, вы посмотрите на него! — кричал Игнатий Савельич, бегая около стола. — Посмотрите на него… Да разве таких болванов посылают с какими-нибудь поручениями? Меня-то в какое положение поставил… Я пойду с поклоном к какому-нибудь Суходоеву? Ха-ха… Они должны прийти ко мне и придут, если не хотят, чтобы я кончил с Кичигиным…
— Конечно, Игнатий Савельич, — хором подтвердили «молодцы».
Копачинский стоял в самом жалком виде, точно он сразу состарился на десять лет. Он и ростом казался ниже, и лицо как-то осунулось, и ноги дрожали. Даже Марья Андреевна сжалилась над стариком и своим ленивым певучим голосом заметила: