Стаднюк Иван
'Пан' Печерица и лопатка
Иван Фотиевич СТАДНЮК
"Пан" Печерица и лопатка
Рассказ
Михась Печерица - рядовой третьей роты - не чуял под собой ног. Он шел по родным местам, шел на запад. Тяжело было видеть разоренные города и села Белоруссии. Но враг, разгромленный под Витебском, Бобруйском и восточнее Минска, бежит без оглядки, и впереди ждет Михася родной дом.
Стоял жаркий июль 1944 года. Солдаты третьей роты, вытянувшись в две длинные цепочки, устало брели по обочинам проселочной, но очень оживленной дороги. Дорога стелилась меж полей, зеленевших сорняками и редкими посевами. По ней катились повозки полкового обоза; проезжали, надрывно гудя, требуя, чтобы обозники уступали дорогу, грузовики.
- Дышать нечем от пылищи, - ворчал сосед Михася Печерицы, высокий и худой Василий Ивлев, и утирал рукавом со лба пот.
Михась Печерица только улыбался в ответ. Ему повезло. Он шел по родному району. Был уверен, что хоть на часок, но заглянет в свое село. Ведь рота держит путь прямо на Бобовню. А не доходя этого городка - его Клиничи. Три года, как покинул их Михась. А три года - не шутка. За это время Михась не раз бывал на волосок от смерти, дважды получал в бою тяжелые раны, успел залечить их, успел и навоеваться досыта - насидеться в землянках и траншеях, находиться по разбитым дорогам, натерпеться и насмотреться такого, что никогда не забывается. Но не в нем дело. Как там сейчас родные Клиничи, как старики - отец, мать?
Старался отогнать от себя страшные мысли. Хотелось верить, что впереди только хорошее...
На очередном большом привале, в запущенном вишняке разрушенного войной села, Михась Печерица заменил на своей пилотке маленькую звездочку большой звездой; приладил под погоны тонкую проволочку, чтобы они выглядели ровными, аккуратными; вынул новый кожаный ремень, который долго носил в своем вещевом мешке. Михасю хотелось войти в родное село принаряженным, бравым, похожим на командира. Даже снял часы с руки подарок отца - и тщательно протер их платочком.
Василий Ивлев, лежа в тени старой вишни, молча наблюдал за хлопотами Михася и улыбался.
- Хочешь, попрошу у нашего генерала фуражку напрокат? - спросил он.
- Не хочу...
- Ну, машину? Легковую!.. То-то удивятся твои земляки!..
- Отстань! Дойду без машины. Меньше бы только привалов было.
- Ишь, какой прыткий! - засмеялся Ивлев. - До твоих Клиничей еще два дня ходу. Неужели готов без передышки шпарить?
- Так разве это много? - удивился Михась. - Три года топал к ним. А два дня - не срок, не расстояние.
Но Михась кривил душой. Каждый час ему казался долгим и нудным. Он то и дело вздыхал и с завистью поглядывал на проезжавшие мимо грузовики.
Раздалась команда: "Становись!" Торопливо надевая вещмешок, скатку, Михась заметил в траве чехол для лопатки. Может, и не обратил бы внимания на тот чехол, если бы он был обычный - брезентовый. Но чехол, который валялся на траве, оказался кожаным, куда лучше, чем у Михася. Михась подобрал его и, когда рота снова зашагала по обочинам дороги, внимательно стал рассматривать находку.
"Самодельный, что ли?" - недоумевал он. Попробовал вложить в него лопатку. Кажется - в аккурат! Только петля для ремня немного длинновата. Лопатка больше обычного болталась на ходу. Но это сущий пустяк. И Михась, оглядев свой старый, потертый верхними загибами лопатки брезентовый чехол, без сожаления зашвырнул его в бурьян.
- Пан Печерица! Чего сердишься? - крикнул, погоняя лошадей, ездовой Петр Козев, у которого над ухом просвистел летящий чехол.
...Один, второй, третий привал позади. Солнце начало клониться к горизонту, но жара все еще стояла нестерпимая. Трудно было пошевельнуть языком в пересохшем рту, на зубах скрипел песок. А фляга была пустая.
Уже ни о чем не хотелось думать. Даже мечты, всегда сопровождающие солдата в походе, когда нужно долго и молча шагать в строю, теперь не волновали Михася. Позади - далекий, пройденный пешком путь. Спать приходилось мало. И усталость невероятной тяжестью наваливалась на Михася. Лямки вещмешка, ремень винтовки все больше впивались в плечи; скатка казалась, как никогда, громоздкой и неудобной. Много хлопот доставлял поясной ремень, на который были надеты сумка с гранатами, фляга, чехол с лопаткой. Туго затянешь его - дышать нечем, ослабишь - вниз ползет. Даже часы на руке казались тяжелыми.
Михась покосился на своего дружка Василия Ивлева. Он шагал рядом высокий, молчаливый, согнувшийся под тяжестью боевой выкладки. Как и у Михася, гимнастерка его потемнела от пота на плечах, на спине, а по обе стороны впившегося в плечо ружейного ремня сверкали мельчайшие кристаллики соли.
Еще осталось позади несколько километров. А жара не спадала. Но больше всего мучений причиняла лопатка. Найденный чехол оказался большим, петля, в которую продет ремень, - слишком длинная. И черенок лопаты в такт каждому шагу больно бил по ноге. Правда, боль почувствовал Михась только теперь. Раньше удары черенка казались пустяковыми.
Михась начал подсчитывать в уме, сколько же раз ударил его черенок. От вишняка, в котором останавливались на большой привал, отошли километров двадцать. Каждый километр - тысяча метров, каждые два метра равны трем Михасевым шагам.
Михасю стало не по себе: каждый пройденный им километр означал полторы тысячи ударов по ноге!.. А если умножить на двадцать!
В глазах Михася потемнело. Ему показалось, что нога его одеревенела и тихонько гудит под ударами черенка, вот-вот треснет. Десятки иголок пронизывают тело.
Еще шаг, второй - и Печерица свернул в сторону. Сел в придорожный кювет на запыленную траву.
Мимо Михася шли все новые отделения, взводы. Вот уже клубится пыль под ногами солдат четвертой роты... Михась с трудом поднялся, проковылял шагов двадцать и остановился; проклятый черенок еще немилосерднее лупил по ноге.
Солдат растерянно посмотрел вокруг. Он понял, что не догнать ему свое подразделение. И неожиданно в одной из проезжавших повозок увидел Петра Козева - немолодого солдата из своей роты. "Так это же наша повозка!" обрадовался Михась и окликнул Козева.
- Что, пан Печерица, поотстал малость? - спросил тот.
Михась обычно огрызался на шутки Козева. А сейчас вместо ответа цепко ухватился за край повозки и молча пошел рядом с ней.
- Садись, подвезу трохи, - предложил Козев.
"Это уж дудки! - подумал Михась. - Все идут, а меня, как барышню, в карете... Засмеют хлопцы..."
Но тут у него возникла другая мысль:
"А что, если лопатку положить в повозку? Догоним фашиста, сразу и заберу ее".
- Дядько Петро, удружи, - попросил Михась, - чехол лопатки у меня неисправен. Замучил черенок солдата. Припрячь-ка лопатку, потом отдашь...
Ночь настигла третью роту недалеко от переправы через довольно широкую речку.
Михась Печерица лежал на обочине дороги, наслаждаясь отдыхом и мечтая о той счастливой минуте, когда придет он в родное село. Вокруг него слышались в темноте приглушенные разговоры, раздавалось покашливание, вспыхивали светлячки папирос. Третья рота дожидалась своей очереди идти через мост.
И вдруг яркие вспышки озарили поле, дорогу, реку. Загрохотали тяжелые взрывы...
Как очень часто бывает на войне, случилось непредвиденное. К этой же самой переправе устремились из недалекого леса вырвавшиеся из окружения остатки фашистской группировки. Враг под прикрытием минометного и пулеметного огня надеялся смять двигавшиеся по дороге подразделения советских войск, завладеть переправой и проскочить на западный берег речки.