От заправочной станции отъезжала большая цистерна. Когда наливают горючее в большие резервуары, запрещено выдавать бензин и поэтому его только начали отпускать.
У насоса стоял черно — белый «Вартбург». Вацек Краватик, Бородач и Роман вышли из машины и ждали пока рабочий станции вставить шланг в бак.
Я остановился рядом с «Вартбургом».
— О, Черный Франек! — Первый заметил нас Роман.
Бородач и Вацек Краватик подозрительно посмотрели на меня.
А Роман видя, что Франек пустил его слова мимо ушей, продолжал:
— Эй, Франек, ты что, собираешься в космонавты, ездишь на такой ракете? Тебя наверное, приняли подталкивать эту машину? А может, едете с Бронкой жениться?
Я подал Франеку знак, чтобы он молчал. Это подтолкнуло и Вацека Краватика.
— Милостивый государь, — обратился он ко мне с вежливой иронией, — вы решили ехать до Илавы на этом чудовище? А не боитесь, что оно разлетится по дороге?
Бородач бросил нехотя:
— Загадаю вам загадку. Сколько дней нужно ехать, чтобы добраться этой тачкой на Буковец?
— Три дня, — хихикнул Роман.
— Да, — с серьезным лицом согласился Бородач. — Три дня и три ночи, часто меняя лошадей.
Даже рабочий станции незаметно улыбнулся.
А Роман все пытался досадить Франеку:
— Ты хотел ту карту, Франек? Думал на ней заработать. Но наскочил на хитрого Романа. Ты знаешь где была карта? Теперь я могу тебе рассказать, потому что это уже не существенно. Она лежала у тебя под носом. В лисьей норе между корнями того сухого дерева на Буковце, где когда-то был наш лагерь. Это я и Лисья Шкурка украли ту сумку.
— Заткнись! — Рявкнул Бородач.
Испуганный парень замолчал. Вацек Краватик заплатил за бензин, они сели в машину и медленно двинулись со станции. Теперь я подъехал под шланг.
Франек сплюнул в сторону, проявляя таким образом свое презрение к Роману.
— Эх, если бы у вас был получше автомобиль, — сказал он, — мы бы их немного обогнали. Хорошо бы такую штуку им выкинуть: приезжают, а там сумки с картой нет. Еще можно было бы записку оставить им: «Привет, помидоры».
Я почувствовал у себя дрожь как всегда перед новым приключением. Я думал: «Не забирать у них той карты, хотя она и не их. Они украли ее у мужика, который сидит в тюрьме. Но я с ним не знаком и даже не знаю как ее ему вернуть… Но я имею право посмотреть на нее».
Сколько мы заправлялись? Максимум три минуты.
— Держитесь! — Крикнул я Бронке и Франеку.
С заправочной станции я вылетел как из пращи, на быстрых оборотах мотора. Шины визжали когда я выскочил из-за угла и помчался по шоссе.
— А он неплохо тянет, — заметил Франек.
Вацек Краватик и Бородач не ожидали погони. Я догнал их в двух километрах от Илавы.
И тогда началось. Краватик увидел мой самоход и стал добавлять газ. Восемьдесят, девяносто, потом сто километров в час. Наконец, он дошел до высшей точки — прижал газ до предела, мой спидометр показывал сто двадцать километров в час.
Вацек понял, что мы неспроста так гоним. А может и не было никакого подозрения, а просто спортивный пыл не давал ему пропустить вперед машину, которой надлежало ехать на Буковец «три дня и три ночи, часто меняя лошадей»?
Сто двадцать километров в час было все, чего он мог достичь на своей машине. Три цилиндра «Вартбурга» давали все, что только могли.
Краватик вжал педаль скорости в пол и карбюратор нагнетал столько бензина, сколько позволяла его конструкция.
А в моем самоходе? Двенадцать цилиндров, больших как горшки, не достигших еще и половины своей мощности, три двухканальных карбюратора нагнетали в них столько бензина, что педаль газа была едва прижата. Теперь я мог включить наибольшую скорость, то есть достичь более двухсот километров в час.
Вацека мотор уже завывал на больших оборотах, весь корпус машины трясся от огромной натуги. А мой самоход только начинал «входить в норму», это была его рабочая скорость, при которой он меньше всего расходовал бензина и меньше нагревался.
— Господи… что вы делаете? — Радостно вскрикнул Черный Франек, увидев как мы быстро догоняем Вацека, когда на счетчике стрелка спидометра достигла ста двадцати километров.
Бронка тихо сказала:
— А я такое говорила о вашей машине…
Во мне бушевала гордость. Извините мне эту слабость, но и я люблю иногда похвастаться. Разве не ради этого я спокойно терпел все насмешки над моим самоходом, чтобы пережить эту единственную прекрасную минуту: показать, на что способен мой невзрачный автомобиль?