Я ехал быстро, как только мог. По сторонам дороги мелькали деревья, заборы, телеграфные столбы. Промелькнул дорожный указатель: «Осторожно, крутой поворот», потом «Внимание, неохраняемый железнодорожный переезд».
Я остановился. Передо мною мчались тускло освещенные вагоны. Они бежали все быстрее и быстрее и, наконец, закончились.
Я опять помчался по дороге. Сто, сто двадцать, сто тридцать километров в час показывала стрелка спидометра. Загадочно светились радужные огоньки подсветки спидометра моего автомобиля.
Дорога пошла по широкому и удобному шоссе, «Самоход» разогнался до ста сорока километров в час. Я проехал перекресток, на нем было много мотоциклистов, поэтому пришлось сбросить скорость.
До одиннадцати оставалось только пять минут, а до цели было, по крайней мере десять километров. Я утопил педаль газа в пол. Стрелка спидометра резко пошла вправо, ветер зашумел вокруг машины. Мне показалось, что этот шум звучит как-то зловеще.
Опять резкий поворот. Я притормозил, но меня все равно снесло на край дороги. Теперь шоссе пошло прямо и вдалеке я увидел красные фонари «Линкольна» Петерсенов.
Я снял ногу с педали газа и начал притормаживать. Однако я не собирался останавливаться, чтобы Карен потом не обвинила меня во всех грехах. Я намеревался проехать мимо, а потом повернуть назад.
«Линкольн» был пуст, Карен и неизвестный мужчина стояли рядом с автомобилем со стороны надвигающейся тени. Они о чем-то громко спорили, мужчина изо всех сил размахивал руками. Из-за шума двигателя я не слышал слов.
Я резко нажал на педаль тормоза. Завизжали шины, автомобиль занесло, он развернулся и стал боком на шоссе, около десятка сантиметров от ствола дерева на обочине дороги.
В одном прыжке я очутился на шоссе. Всего несколько метров отделяло меня от автомобиля Петерсенов, в свете фар я увидел, как Малиновский резко толкнул Карен и вскочил в «Линкольн».
Двигатель был не заглушен и Малиновский на чужой машине стремительно помчался прочь. А Карен упала в придорожную канаву. Когда я вытащил ее оттуда, красные фонари «Линкольна» растаяли в темноте ночи.
— Он мне чуть не сломал руку, забрал золотые часы и брошь. — Отряхиваясь, сказала она. — Еще хотел содрать с пальца кольцо, но я сопротивлялась, и тут вы подоспели. Но зато у меня есть письмо.
И она с торжеством показал мне бумагу, которую сжимала в пальцах.
— Он угнал вашу машину.
— Боже мой, что же делать? Надо заявить в милицию. Я думала, что бандит будет относиться к даме как джентльмен. А он оказался обычным уголовником. Я даже не заметила как он подкрался ко мне.
— Вы, Карен меня удивляете. Где вы видели благородных воров, книжек, что ли начитались? — Ухмыльнулся я. — Давайте лучше попробуем его догнать на моей машине.
— Моего «Линкольна»? На этом подобии автомобиля? — Спросила она с удивлением, в котором сквозило презрение к моему «Самоходу».
— Рано ты судишь о моей машине, также как и о людях! — Резко ответил ей я. — Садись, сейчас убедишься, что ваш «Линкольн» не восьмое чудо света.
Я включил фару с отражателем, которая используется только при движении по воде, дорога сразу предстала нам совсем в другом виде. Шоссе было пустынно, так что свет моей фары никому не мог помешать.
Мы тронулись, и вскоре спидометр показал сто сорок километров в час.
— Не питайте напрасно иллюзий, пан Томаш, чтобы догнать «Линкольн». — Сказала Карен. — Он имеет восемь цилиндров. Его скорость достигает ста восьмидесяти километров в час.
Я не ответил, но добавил газа. Через некоторое время стрелка спидометра коснулась цифры сто шестьдесят. На мгновение я переключился на ближний свет, мимо со свистом проскочила встречная машина и тут мы увидели задние фонари «Линкольна».
Я был уверен, что Малиновский не будет развивать высокую скорость. Он ехал на хорошем автомобиле, а у меня как он, вероятно, думал страшная развалюха. И, конечно, он не ожидал, что я догоню его так скоро. «Линкольн» прибавил в скорости. Я тоже нажал на педаль газа, Карен только вздохнула. Быстрее ехать я пока не хотел, у меня была старая резина и я решил ее поберечь.
— У вашего «Линкольна» восемь цилиндров? — Спросил я Карен. — А у моего урода, ведь вы так о нем думаете, двенадцать.