И вот в каменной нише мы увидели четыре красивые, старинные миниатюры. Одна, уже, на первый взгляд, казалась эскизом, из знаменитой мастерской Гольбейна. В большой коробке, завернутой в старые немецкие газеты, находился сервиз из севрского фарфора. В тайнике также находились двенадцать искусно изготовленных серебряных подсвечников в стиле барокко. Рядом с ними стояло пять серебряных литургических чаш, довольно примитивной работы. Все эти предметы, за исключением чаш, имели большую ценность.
— Ну, к счастью, ничего не пропало. Все в точности соответствует списку Кенига, — сказал, крайне довольный, Пьетрушек. — Надеюсь, директор, в протоколе открытия тайника вы укажете, что я его обнаружил. Я же вчера позвонил вам по телефону и попросил вас приехать. Между тем, Томаш оказался здесь. Но он не первый, а именно я, нашел второй тайник Кенига.
— Я так и напишу, — ответил директор Марчак составляя в записной книжке протокол.
Я робко заметил:
— Чаши должны быть золотые и усыпанные драгоценными камнями. А они серебряные, незначительной стоимости. Такие чаши можно без труда приобрести в антикварном магазине.
— Что? — удивился Пьетрушек. — Откуда вы знаете, что они должны быть золотые? Вы прятали их вместе с Кенигом?
— Нет. Но я не думаю, чтобы кто-то пытался спрятать дешевые вещи. Как мы знаем, литургические чаши бывают золотые, а иногда инкрустированы драгоценными камнями. Я думаю, что такой грабитель, как Кениг, прятал именно такие предметы.
— Но вы не уверены, — заявил Пьетрушек. — Вы просто хотите приуменьшить мой успех. Вы хотите посеять сомнения в сердце пана директора. Вы уверены, в этих чашах или нет?
— Нет, — ответил я честно. — У меня нет никакой уверенности. Но я знаю, что здесь кто-то был перед нами, и вскрыл тайник. И я думаю сделал он это не бескорыстно.
— Но вы не уверены, — сердито повторил Пьетрушек. — Это всего лишь ваши предположения.
— Спокойно, панове, — остановил нас Марчак. — Если у вас есть какие-то претензии или подозрения, то прошу сообщить о них мне позже. А пока подпишите этот протокол.
И он дал подписать протокол клирику, мне, Пьетрушеку, а также Зосе Вальс. И сам его подписал.
— Прошу вас, пан директор, — вмешался Пьетрушек — отметьте в протоколе, что на месте открытия сокровищ мы нашли Томаша и эту девочку.
Директор Марчак внес эту поправку. Я понял, что таким образом хитрый план Батуры был полностью реализован. Я оказался в ловушке. Любое подозрение, которое я выдвину, автоматически поворачивается против меня. Я не могу доказать, что зубило и молоток не мои, и что я вообще не трогал Портрета Дьявола.
Я взял за руку Зосю Вальс, и мы вышли из подземелья. О, как мы наслаждались солнечными лучами, которые заливали двор Собора.
День обещал быть ясным, небо было голубое, без облачка. В такое утро охватывает человек наполняется радостью, но мне было невесело.
Я думаю, что Зося понимала это, потому что она сказала мне с сочувствием:
— Ну и влипли вы историю.
— Да. Я был нокаутирован в третьем раунде. По всем спортивным правилам я должен уйти с ринга.
— Вы уйдете?
— Нет. Потому что мы не на ринге. Мне нужно вернуть то, что присвоил Батура.
Мы отряхнули от могильной пыли нашу одежду. Я поблагодарил Зосю за помощь в поисках Батуры. Я пожал ей руку, попросил ее рассказать Баське о нашем ночном приключении.
— У вас есть для нас новые задания? — спросила она на прощанье.
— Вы должны найти лагерь или дом, где живет Вальдемар Батура. Я должен выяснить, действительно ли он подменил золотые чаши серебряными, — сказал я.
— Как это вы собираетесь делать?
— Я не знаю. Я имею ввиду, еще не знаю, — добавил я.
Мы расстались. Она пошла в харцерский лагерь, а я в свою комнату в гостинице.
Калиостро еще лежал в постели, хотя уже не спал.
— О, Боже, как я за вас волновался, — сказал он. — Вас не было всю ночь.
— Какой-то ублюдок запер меня в подземном склепе в соборе, — объяснил я.
И я рассказал Калиостро о ночном приключении, хотя я понял, что он знает о нем так же хорошо, как и я, потому что, возможно, он сам участвовал в том, чтобы заманить меня в ловушку. Тем не менее, я хотел убедить его, что все еще ничего не знаю о роли, которую он играет передо мной.
— Я проиграл, — сказал я. — Моя репутация пострадала, но на самом деле я рад: сокровища попадут в музей.