А Возный дело знал и в замок звал недаром, —
Хватило места всем в огромном замке старом.
Колонны круглые поддерживали своды,
Пол камнем вымощен, как строили в те годы,
И стены чистые, без всяких украшений;
Лишь по углам рога ветвистые оленей,
Фамилии стрелков поставлены под ними,
И даты рядышком с гербами родовыми.
Не стёрлись имена, хоть лет промчалось много,
Горешков «козерог» прибит был у порога [25].
Всё общество в сенях столпилось в полном сборе.
Вот к месту главному идёт пан Подкоморий,
Он самый старший здесь и возрастом и чином,
Шагает, кланяясь и дамам и мужчинам.
Ксёндз и Судья за ним [26]. Как водится доныне.
Вначале ксёндз прочёл молитву по-латыни.
Мужчины выпили, на скамьи гости сели,
Литовский холодец в молчаньи дружном ели.
Тадеуш молод был, но на почётном месте
По праву гостя сел и с дамами был вместе.
Меж ним и дядюшкой местечко пустовало,
Казалось, что оно кого-то поджидало.
(Судья поглядывал на дверь, — по всем приметам,
И сам кого-то ждал, не говоря об этом.)
Не зная отчего, Тадеуш, точно дядя,
Обеспокоен был, на то же место глядя.
И странно! Столько панн сидело тут же, рядом,
Тадеуш ни одной не удостоил взглядом.
Для королевича нашлась бы тут невеста,
А юноша глядел лишь на пустое место!
Не знал он, чьё оно, — пленяет юность тайна,
И был взволнован он загадкой чрезвычайно!
Своей соседке он едва сказал два слова,
Тарелок не менял, не подливал ей снова,
Небрежен с нею был и по своим манерам
Не выказал себя столичным кавалером;
Пустое место лишь влекло и волновало, —
В мечтаньях юноши оно не пустовало!
Так мысли прыгали, гоняясь друг за дружкой,
Как скачут под дождём лягушка за лягушкой.
Но образ девушки царил в душе упорно,
Как лилия царит над синевой озёрной [27].
Пан Подкоморий сам за третьей переменой
За дочерями стал ухаживать степенно.
Налив одной вина, другой подвинул почки,
Сказав: «Приходится услуживать вам, дочки,
Хотя не молод я!» — Тут юноши, в смущеньи,
Скорей придвинули соседкам угощенье.
Меж тем насупился Соплица недовольный,
Венгерского хлебнул и разговор застольный
Затеял: «Новые порядки, грош цена им!
Мы юношей своих в столицу посылаем, —
Не стану спорить я, что сыновья и внуки
Постигли лучше нас все книжные науки;
Да жаль, не учат их, как жить с людьми, со светом,
И право, старики их превосходят в этом!
Бывало, шляхтичи у панов жили годы,
И сам я в юности служил у воеводы [28] —
У подкоморьева отца, — тут он соседу
Слегка колено сжал и продолжал беседу. —
Сказать по совести, пан, памяти блаженной,
Манерам нас учил, учтивости отменной!
Признателен ему, добра принёс он много,
И за него молю до сей поры я бога.
Хоть не отмечен был вниманьем воеводы;
И дома землю я пашу все эти годы,
В то время как среди воспитанников пана
Достигли многие и почестей, и сана,
Но обо мне никто не скажет здесь с упрёком,
Чтоб я кого-нибудь обидел ненароком.
По правде говоря — искусство обхожденья
Даётся нелегко и требует терпенья!
Уметь расшаркаться [29] и руку жать с улыбкой
Труд небольшой ещё, но было бы ошибкой
То вежливостью звать: купеческая штука
Не старопольская шляхетская наука!
Училась молодёжь учтивости недаром;
Учтивым должно быть и с малым и со старым,
Учтив с женою муж, пан со своей прислугой…
Учтивость разная! Большая в том заслуга,
Чтоб досконально знать искусство обхожденья
И каждому воздать согласно положенью.
Беседа панства шла, бывало, не смолкая,
О счастье родины, судьбе родного края.
А шляхта речь вела о всех делах повета.
Давала шляхтичу понять беседа эта,
Что знает всё о нём доподлинно шляхетство,
И шляхтич дорожил своею честью с детства.
Теперь не думают о том: каков ты? кто ты? [30]
И всякий всюду вхож, о чести нет заботы!
И если не шпион, не нищ, то примут пана:
«Не пахнет золото!» — слова Веспасиана [31].
Он деньги брал от всех, мы всех встречаем смело, — .
Род, воспитание, ни до чего нет дела!
По чину-званию встречаем, как магната,
И чтим приятеля, как чтут менялы злато».
Так говоря, Судья оглядывал собранье.
Встречала речь его достойное вниманье.
Однако знал Судья, что юности наскучит
Такая проповедь, хоть многому научит.
На Подкомория он поглядел с сомненьем,
Но тот не прерывал Соплицы поощреньем,
Заслушался, как все, и, головой кивая,
Поддакивал ему, из чары отпивая.
Когда замолк Судья, кивнул ему он с жаром.
Судья венгерское разлил гостям по чарам.
«Панове! подлинно всему венец — любезность!
Кто ею овладел, найдёт в ней ту полезность,
Что, оценив других, себя понять сумеет
И те достоинства, которыми владеет.
Кто хочет взвеситься хотя б из интереса,
Другого должен он поставить мерой веса.
Любезность всех других достоинств нам дороже,
И дамы вправе ждать её от молодёжи;
Особенно ж когда богатство, древность рода
Венчают красоту, что создала природа.
Отсюда путь к любви, поэтому нередки
Союзы славные [32]. Так рассуждали предки,
А нынче…» Тут Судья на юношу с упрёком
Взглянул и замолчал, как будто бы уроком
Хотел закончить речь, замолкши ненароком,
вернуться«Козерог» — герб с изображением ослиной головы на красном поле и с верхней половиной козы на шлеме, над геральдическим щитом.
вернутьсяКсёндз, в оригинальном тексте — kwestarz, — сборщик подаяний на нищенствующий монашеский орден; здесь ксёндз-монах Робак (робак по-польски означает «червь», добровольное прозвище, принятое из чувства покаянного уничижения).
вернутьсяОзёрная лилия, белая кувшинка, — водное растение с крупными сердцевидными плавающими листьями на длинных черенках и большими ослепительно белыми махровыми цветами, в которых лепестки постепенно переходят в тычинки; самое красивое растение наших стоячих или тихих вод.
вернутьсяДавний обычай отправлять шляхетскую молодёжь ко дворам богатых панов и магнатов, чтобы они учились там уму-разуму, присматривались к людям и усваивали определённые нормы поведения, постепенно выводился, начиная с середины XVIII века. Литература второй половины XVIII столетия, требовавшая реформы обычаев, высмеивала этот, чуть ли не средневековый, способ воспитания.
Воевода — сановник из числа высших чинов сената, облечённый правом предводительства над шляхетским ополчением всего воеводства (то есть края, губернии). Воевода обладал правом созывать вече, председательствовал «а сеймиках, назначал некоторых чиновников и, при посредстве подвоевод, контролировал по городам меры веса, сыпучих тел и т.п.
вернутьсяУметь расшаркаться… — Это был новый и Польше обычай, который стал распространяться только в начале XIX столетия. До того принято было снимать шапку, а встречая старших по общественному положению, низко («челобитно») кланяться.
вернутьсяТеперь не думают о том: каков ты? кто ты? — Мицкевич считал в те годы («О духе народном», 1832), что, стремясь к возвращению независимости страны, не следует совершенно разрывать со старыми традициями и обычаями; он находил, что новая форма правления не может игнорировать недавнее историческое прошлое.
вернутьсяВеспасиан, римский император (69–79 гг. н.э.). Когда его упрекнули однажды в том, что он обложил налогом даже вывозку нечистот, он сказал: «деньги не пахнут» («peсunia nоn olet»).
вернутьсяВзгляд Судьи на женитьбу был тоже отсталый, старопольский. К тому времени уже миновала пора, когда старшие в семье распоряжались судьбой младших, а те считали своим долгом безоговорочное послушание.