По табакерке тут ударил Подкоморий:
«Пан Войский, знаете вы множество историй
О сеймиках, но их на время отложите,
Подумайте теперь о нашем аппетите!»
С поклоном Войский встал, и трость к земле склонилась:
«Ясновельможный пан, мне окажите милость!
Кончается рассказ, одна осталась сцена:
Маршалка нового выносят вдохновенно
Из рефектария; все чествуют собрата,
Бросают шапки вверх, лишь не слыхать вивата!
Вон там отвергнутый стоит уединённо,
Надвинул шапку он себе на лоб смущённо,
А дома ждёт жена — по взгляду догадалась.
Упала в обморок! Несчастная! Вот жалость!
Ясновельможной быть несчастная мечтала,
Теперь вельможною осталась, всё пропало!» [7]
Рассказ окончился, и тотчас же лакеи
По знаку Войского несут обед скорее.
Здесь королевский борщ близ польского бульона[8]
В который опустил Гречеха потаённо
Жемчужин несколько и крупную монету, —
Переходил рецепт бульона по секрету.
Он вкусен был, служил для очищенья крови
И силы укреплял, поддерживал здоровье,
Другие яства шли, — они забыты нами:
Фрикасы вкусные, аркасы с блемасами,
С ингридиентами контузы, фигатели,
Помухли с соусом, пинели и брунели…
А сколько за столом дунайской лососины,
Отборнейшей икры, чудесной осетрины!
И мелких, крупных щук здесь выбор пребогатый,
Меж карпов были тут и шляхта и магнаты,
А щука-уникум струила ароматы —
С печёной головой и с жареной серёдкой
Варёный хвост парил над жаркой сковородкой.
Но гости, не спросив, как называлось блюдо,
И даже не дивясь на поварское чудо,
За яства принялись с завидным аппетитом
И запивали их венгерским знаменитым.
Меняется сервиз [9] — там, где снега белели,
Прошла уже зима, луга зазеленели.
Произвело тепло такую перемену,
Все сливки растопив и сахарную пену;
Представилось гостям другое время года,
Весенний ясный день, расцветшая природа:
Побеги выбились, зазеленели злаки,
Взошли, как на дрожжах, и васильки и маки
В пшенице золотой, окрашенной шафраном,
Засеребрилась рожь под сладким марципаном,
Гречиха зацвела (она из шоколада),
Запахли яблони в тени густого сада.
Спешило общество вкусить утехи лета,
Просило Войского продолжить время это…
Увы! Круговорот законный совершая,
Сервиз меняется — вот осень золотая!
Поблекшая трава, и листья покраснели.
Здесь на ветвях они держались еле-еле, —
Вдруг осыпаются, как будто бы сорвало
Осенним вихрем их, — листвы как не бывало!
Лес обнажён, в тени деревьев не укрыться…
Темнеет голыми стручочками корица,
Да лавра веточки чернеют в зёрнах тмина, —
А были соснами! Печальная картина!
Тут гости веточки и сучья оборвали
И принялись их грызть, венгерским запивали.
Гречеха радости и гордости был полон,
Глазами общество с достоинством обвёл он.
Домбровский, наконец, промолвил в удивленьи:
«Пан Войский, что это? китайские ли тени? [10]
Быть может, перенял пан волшебство Пинети? [11]
Откуда на Литве взялись сервизы эти?
И хлебосольство здесь такое же всегда ли?
Скажите нам, Литвы давно мы не видали!»
Гречеха отвечал: «Нет, пан ясновельможный.
Мне бесов не ссужал на пир колдун безбожный!
Обед наш — образец старинных тех обедов,
Что были некогда у прадедов и дедов,
Когда страна была счастливой и могучей.
Рецепты вычитал я в книжке самой лучшей.
Увы! обычаи забыты в наши годы,
И поддалась Литва влиянью новой моды:
Скупятся и у нас, не терпят, мол, избытков,
Не подают гостям достаточно напитков.
Венгерского не пьют, а тешатся шампанским,
Московской модою — напитком шарлатанским —
И, деньги на пиры для шляхтичей жалея,
Спускают золото, за картами шалея!
Я вам поведаю и собственное горе, —
Пусть не обидится на это Подкоморий, —
Когда из сундука я взял сервиз старинный,
Он повстречал его насмешливою миной,
И хламом называл, машиной старосветской,
Пригодной для забав, ну разве только в детской!
К приёму знатных лиц, сказал он, не годится,
И поддержал его — увы! — судья Соплица.
Но выразили вы теперь мне восхищенье,
А, значит, тот сервиз и впрямь на загляденье!
Не знаю, будем ли ещё когда, панове,
Мы чествовать гостей столь знатных в Соплицове
Знаток банкетов вы, и я просить вас стану
В дар эту книжку взять: понадобится пану
Монархов принимать в гостях у легиона,
Быть может пир задать и в честь Наполеона!
Поможет книжечка вам не одним советом.
Как получил её, я расскажу об этом».
вернуться
В XVI веке в Польше титул «вельможный» принадлежал только сенаторам; шляхтич на государственной или общественной службе титуловался «уродзоным» (что соответствует русскому «ваше благородие»), а шляхтич нечиновный был только «шляхетным». Спустя два века нечиновные шляхтичи уже именовали друг друга «вельможными», а самый ничтожный чин давал право величаться «ясновельможным».
вернутьсяЗдесь королевский борщ близ польского бульона… — В описании кушаний Мицкевич следует старинным поваренным книжкам и умышленно вводит множество уже экзотически звучащих названий старопольских блюд, создавая таким образом совершенно особый колорит «последнего» старопольского пира.
вернутьсяВ XVI и в начале XVII века, в эпоху расцвета искусства, даже пиры оформлялись художниками и были полны символов и театральных сцен. На знаменитом пиру, данном в Риме в честь Льва X, был сервиз, представлявший поочерёдно четыре времени года; он-то, должно быть, и послужил образцом для радзивилловского. Застольные обычаи изменились в Европе около середины XVIII века; в Польше они удержались дольше, чем в других странах (А.М.). Лев X Медичи занимал папский престол в 1513—1521 годах. Он слыл знатоком и покровителем искусства.
вернутьсяИзлюбленная в XVIII веке забава, когда какой-либо искусник бросал на экран движущиеся тени, поражавшие разнообразием форм. Здесь в значении: «Да что это, наваждение, что ли?»
вернутьсяПинетти был известный всей Польше фокусник; когда он гостил у нас, не знаем (А.М.). Пинетти — фокусник, по некоторым данным, не раз приезжавший в Польшу. Так, в 1796 году он был в Гродно, где развлекал Станислава Августа, отрёкшегося от польского трона.