Меж тем, счастливая невеста Телимена
Сиянье красоты, улыбки расточала,
И мода грацию красавицы венчала.
Причёска и наряд, всё было здесь прекрасно, —
Пером не описать, рассказывать напрасно, —
И кисть художника нам передаст едва ли
Брильянты, кашемир, тончайший тюль вуали,
Румянец на щеках и томный вздох печали.
Граф увидал её и стал бледней бумаги,
Вскочил из-за стола, сжав рукоятку шпаги:
« Ты ль это? — возопил, — иль обмануло зренье?
Другому руку жмёшь при мне ты без стесненья?
О вероломная! Нарушившая слово!
Как не провалишься ты со стыда такого?
Изменница, тебе я предан был так страстно
И на груди носил цвета твои напрасно!
Но горе жениху, — за это оскорбленье
Он, лишь убив меня, пойдёт на обрученье!»
Мужчины поднялись, Нотариус смешался,
Пан! Подкоморий их уговорить старался.
Но Граф был отведён в сторонку Телименой:
«Ещё не связаны мы клятвою священной;
Когда захочешь ты… жду твоего ответа:
Скажи мне попросту, и если правда это,
Что любишь ты меня, — я тотчас же готова
С тобою в брак вступить у алтаря святого,
А слово данное возьму тогда обратно».
Но Граф ей отвечал: «Нет, мне ты непонятна!
О женщина, была ты прежде поэтичной,
Но кажешься теперь простой и прозаичной!
Цепями назову я этот брак, конечно, —
Он вяжет не сердца, а руки лишь навечно.
Порой в молчании таится вздох признаний,
Есть обязательства помимо обещаний!
Разлука не властна над пылкими сердцами,
Они, как звёздочки, беседуют лучами;
И к солнцу оттого всегда земля стремится,
А месяц на неё глядит — не наглядится,
Друг к другу их ведёт кратчайшая дорога,
Но не сближаются они по воле Бога!»
«Довольно вздор молоть! Да я ведь не планета,
Я женщина! Пора тебе постигнуть это!
Давно наскучила мне болтовня без толка,
И если скажешь ты хотя бы слово только,
В лицо твоё вцеплюсь я десятью ногтями
И расцарапаю, клянусь, перед гостями».
«Не стану я мешать ни счастью, ни обрядам!»
И Граф неверную не удостоил взглядом,
А чтоб ей отомстить и нанести обиду,
Он за другою стал ухаживать для виду.
Желая помирить поссорившихся сразу,
Пан Войский приступил к искусному рассказу,
Про Налибокский лес заговорил пространно
И про денассову обиду на Рейтана [23].
Но ужин кончился, десерт уже доели,
И гости в сад пошли и прохладиться сели.
Там по рукам крестьян жбан ходит вкруговую,
Играет музыка мелодию живую.
Зовут Тадеуша, а он стоит на месте
И что-то на ушко твердит своей невесте.
«О важном деле я хочу спросить совета;
Согласен дядюшка, что скажешь ты на это?
Ты знаешь, я теперь вступаю во владенье
Имуществом твоим, а в деревнях, в именьи —
Твои крестьяне, прав над ними не имею,
Без госпожи решать судьбы крестьян не смею.
Хотя отчизной мы владеем, Зося, снова,
Но к мужикам она, как мачеха, сурова.
Что им сулит она? Хозяина другого?
Пускай не плохо б им жилось у нас, родная,
Но если я умру, — что ждёт их, я не знаю;
К тому же я солдат, и смертны мы с тобою,
Я человек, боюсь играть чужой судьбою;
Рабовладельцем быть позорно человеку, —
Хочу отдать крестьян; под правую опеку.
Свободны мы с тобой, подарим им свободу,
Землёй наследною дадим владеть народу [24].
Мужик рождён на ней, и до седьмого пота
Он трудится — весь мир живёт его работой!
Но только не забудь, что с дарственною этой
Беднее станем мы, и на меня не сетуй.
Я к бережливости привык ещё измлада,
Ты ж — рода знатного, тебе богатства надо.
Нужды не знала ты, когда жила в столице, —
Захочешь ли со мной от света удалиться,
В деревне жить?»
Ему так Зося отвечала:
«Я — женщина, решать самой мне не пристало.
Ты — будущий мой муж; юна я для совета,
Что скажешь, соглашусь от всей души на это!
И если от того бедней мы станем, что же?
Ты будешь для меня тогда ещё дороже.
Про знатность я свою, — сказала Зося кротко, —
Забыла; помню я, что с нищею сироткой
Соплицы нянчились, как с детищем желанным,
И замуж выдают, и наградят приданым.
А жизнь столичную совсем я позабыла;
Деревни не боюсь, — всегда её любила.
Поверь, что индюки, и голуби, и куры
Милей мне во сто крат, чем Петербург тот хмурый.
По развлечениям я, помнится, грустила,
Но в детстве, а теперь всё в городе не мило!
Деревню я люблю и жизнь с простым укладом —
Возню с пернатыми, уход за птичьим садом;
Не забывала я и в Вильне Соплицова.
Труда я не боюсь, я молода, здорова,
С ключами хлопотать привыкла я по дому,
Хозяйству рада я и не стремлюсь к иному!»
вернуться
[23]
История спора Рейтана с принцем де Нассау, не доведённая до конца, известна по устным преданиям. Чтобы удовлетворить любопытство читателей, приводим её конец: Рейтан, задетый за живое похвальбой принца де Нассау, стал возле него на «перешейке». Как раз в это время огромный кабан-одинец, разъярённый ранами и травлей, мчался на этот перешеек. Тогда Рейтан вырывает ружьё из рук принца, швыряет своё наземь и, схватив рогатину, подаёт немцу другую, со словами: «Ну, а теперь посмотрим, кто лучше работает копьём». Одинец был уже совсем недалеко, как вдруг Войский Гречеха, стоявший поодаль, метким выстрелом повалил зверя. Те сначала гневались, а потом, помирившись между собою, щедро наградили Гречеху (А.М.).
вернуться
[24]
Мицкевич был горячим сторонником освобождения крестьян. Но решение Тадеуша освободить своих «подданных» представляется читателю неожиданным, оно не мотивировано его общественными взглядами, политическими убеждениями, о которых в сущности ничего не известно.