— Быть может, Скшетуские приедут, — говорил он, — к выборам сам Скшетуский, наверное, приедет, но если бы приехала и вся его семья, то и для нее найдется место. У меня нет родных, но и родные мне не были бы дороже вас!
Заглоба был особенно доволен этим приглашением: ему было очень удобно у Кетлинга; но и Володыевскому это было на руку.
Скшетуские не приехали, зато дала знать о своем приезде сестра Володыевского, которая была замужем за паном Маковецким, стольником летичевским. Нарочный поехал прежде всего к гетманскому двору, чтобы расспросить, не слыхал ли кто-нибудь из придворных про маленького рыцаря. Ему указали дом Кетлинга.
Володыевский очень обрадовался: много лет уже не видался он со своей сестрой, и, узнав, что она, не найдя подходящего помещения, остановилась в Рыбаках, в жалкой лачуге, он тотчас же помчался туда, чтобы пригласить сестру в дом Кетлинга.
Были уже сумерки, когда он приехал к ней; он узнал ее сразу, несмотря на то, что кроме нее в комнате находились еще две другие женщины. Она была низенькая и кругленькая, точно клубок ниток. Она тоже узнала его, и, упав друг другу в объятия, они долго не могли выговорить ни слова; он чувствовал ее теплые слезы на своем лице и сам всплакнул. Другие две женщины стояли тут же и молча смотрели на эту встречу.
Пани Маковецкая опомнилась первая и начала выкрикивать тонким и пискливым голосом:
— Столько лет, столько лет! Помоги тебе бог, дорогой брат! Как только пришло известие о твоем несчастье, я тотчас же собралась ехать. И муж меня не удерживал: со стороны Буджака идет гроза… Поговаривают и о белгородских татарах. И, должно быть, скоро зачернеют дороги — птицы тучами слетелись: это всегда бывает перед каждым набегом. Да утешит тебя Господь, брат дорогой! Муж сам приедет на выборы и сказал мне так: «Поезжай вместе с паннами раньше меня! Михала, говорит, в печали утешишь, да и без того надо куда-нибудь скрыться от татар: край будет в огне, все одно к одному и складывается». — «Поезжай, — говорит, — в Варшаву, займи, пока еще время есть, хорошее помещение, чтобы было где жить». Сам он отправляется на границу следить за неприятелем. Войска у нас мало. И всегда у нас так! Михал, ты мой дорогой! Подойди-ка к окну, дай тебя разглядеть получше! С лица ты похудел, но в печали иначе и быть не может. Мужу легко было сказать, сидя на Руси: «Поищи себе помещение получше» — а тут нигде ничего не найдешь. Вот мы все в этой избе, и я едва достала три вязанки соломы на ночь…
— Позволь, сестра!.. — сказал маленький рыцарь.
Но сестра не хотела позволить и продолжала трещать:
— Мы остановились здесь — больше негде было. Хозяева смотрят волками; может, они и дурные люди. Правда, с нами четверо людей, все молодцы-парни, да и сами мы не трусы: в наших краях и у женщин должно быть рыцарское сердце, иначе там жить нельзя. У меня всегда с собой ружье, а у Баськи два пистолета. Только Кшися не любит оружия… Варшава город чужой, и лучше было бы нам остановиться в каком-нибудь надежном месте…
— Позволь, сестра! — повторил пан Володыевский.
— А где ты живешь, Михал? Ты должен мне помочь отыскать помещение, ведь ты в Варшаве человек бывалый…
— Квартира для тебя готова, — перебил ее Володыевский, — и такая просторная, что в ней мог бы поместиться и сенатор со всем своим двором. Я поселился у своего друга, капитана Кетлинга, и тебя сейчас же к нему перевезу.
— Но помни, что нас трое, да еще две служанки и четверо челядинцев. Ах, боже мой, я до сих пор тебя и не познакомила с нашей компанией!
Тут она обратилась к своим спутницам:
— Вы знаете, ваць-панны, кто он, но он не знает, кто вы; познакомьтесь, хоть впотьмах. У нас до сих пор даже печки не затопили. Вот это — панна Кристина Дрогоевская, а та — панна Барбара Езерковская. Мой муж их опекун, они сироты, живут с нами. Жить самостоятельно таким молодым паннам не подобает.
Пока сестра говорила это, Володыевский поклонился обеим паннам по-военному, а они, слегка приподняв пальчиками платья, присели, причем панна Езерковская мотнула головой, как молодой жеребенок.
— Итак, садимся и едем, — сказал Михал. — Живет со мной пан Заглоба, которого я просил похлопотать насчет ужина.
— Тот самый знаменитый Заглоба? — вдруг спросила панна Езерковская.
— Баська, молчи! — сказала пани Маковецкая. — Я только боюсь, не хлопотно ли вам с нами будет?
— Уж если об ужине хлопочет пан Заглоба, — ответил маленький рыцарь, — то нас может приехать вдвое больше, и на всех хватит. Прикажите выносить вещи, ваць-панны. Для вещей я взял тележку, а шарабан Кетлинга такой удобный, что мы вчетвером разместимся. Вот что мне пришло в голову: если слуги у вас не пьяницы, то пусть они подождут здесь до утра с вещами и с лошадьми, а мы захватим только самое необходимое.