— Если бы все гайдамаки были такие, я бы сейчас же к ним пристал…
— У нее на уме только оружие, лошади и война. Однажды вырвалась она из дому с ружьем на охоту за утками. Залезла куда-то в камыши, смотрит: тростник раздвигается, и что же она видит? Голову татарина, который камышами пробирался к деревне… Другая бы испугалась, а эта, бедовая, трах из ружья — татарин бултых в воду. Представьте себе: на месте! И чем? Утиной дробью!..
Тут пани Маковецкая затряслась и захихикала над приключением с татарином, а потом прибавила:
— И правду говоря, она спасла нас всех, так как шел целый чамбул. Вернувшись домой, она подняла тревогу, и мы с челядью успели спрятаться в лес. У нас так постоянно!
Лицо Заглобы выражало такой восторг, что он даже прищурил глаз на минуту, потом, вскочив с места, подбежал к девушке и, прежде чем она успела опомниться, поцеловал ее в лоб.
— Это от старого солдата за того татарина в камышах! — сказал он.
Девушка тряхнула своими светлыми волосами.
— А что? Задала я ему перцу?! — воскликнула она своим свежим детским голосом, который так не соответствовал смыслу ее слов.
— Ах ты, мой гайдучок дорогой! — сказал растроганный Заглоба.
— Ну что там один татарин! Вы их целыми тысячами рубили — и шведов, и немцев, и венгров. Что я в сравнении с вами, — таких рыцарей, как вы, нет во всей Речи Посполитой! Я это прекрасно знаю.
— Если ты такой воин, так мы тебя подучим работать саблей. Я уж тяжеловат стал, но ведь и пан Михал мастер.
В ответ на это предложение девушка подпрыгнула от радости, затем поцеловала пана Заглобу в плечо и, сделав реверанс маленькому рыцарю, сказала:
— Благодарю за обещание! Я уже немножко умею!
Но Володыевский был всецело занят разговором с Кшисей Дрогоевской и ответил рассеянно:
— Все, что только прикажете, ваць-панна!
Заглоба с сияющим лицом опять присел к пани Маковецкой.
— Благодетельница моя! Я знаю: уж на что хороши турецкие лакомства (я долго в Стамбуле пробыл), но знаю и то, что до них есть много охотников. Как же могло случиться, что не нашлось охотников и до этой девушки?
— Господи! В женихах недостатка не было у обеих. А Баську мы в шутку называем вдовой трех мужей, ибо за нею ухаживали сразу три достойных кавалера: пан Свирский, пан Кондрацкий и пан Цвилиховский. Все трое — шляхтичи и помещики; я могу изложить вам и их родословную.
Сказав это, пани Маковецкая опять расставила пальцы левой руки, оттопырила указательный правой, но пан Заглоба успел спросить:
— Что же с ними случилось?
— Все трое сложили голову на войне, потому мы и называем Баську вдовой.
— Гм… А она это перенесла?
— Видите ли, у нас это дело обыкновенное, и редкий человек умирает естественной смертью, дожив до старости. У нас даже говорят, что шляхтичу и не подобает умирать иначе, как на поле брани. Как Бася перенесла? Поревела немного, бедняжка, и все пряталась на конюшню: у нее как только горе — сейчас на конюшню! Пошла я раз за ней и спрашиваю: «Ты по ком из них плачешь?» А она отвечает: «По всем по трем». Из этого ответа я сейчас же поняла, что ни один из них ей особенно не нравился… И думаю, что до сих пор голова ее не тем занята и воли Божьей она еще не чует. Кшися скорее, а Бася еще как будто не чует.
— Почует! — сказал Заглоба. — Мы с вами это лучше всего понимаем! Почует! Почует!
— Таково уж наше назначение! — ответила пани Маковецкая.
— Верно! Я только что хотел это сказать.
Но подошла молодежь и прервала их разговор.
Маленький рыцарь уже совсем освоился с Кшисей, а она, очевидно, по доброте души, утешала его и занималась Володыевским, как лекарь занимается больным. И быть может, поэтому выказывала она ему больше расположения, чем это позволяло такое короткое знакомство. Но пан Михал был братом пани Маковецкой, а панна — племянницей ее мужа, и потому это никого не удивляло. Зато Бася осталась как-то в стороне, и только пан Заглоба все время обращался к ней. Впрочем, ей это, по-видимому, было все равно, интересуются ею или нет. Сначала она с удивлением глядела на обоих рыцарей, но с таким же удивлением смотрела она и на прекрасное оружие Кетлинга, развешанное на стенах. Потом она стала позевывать, потом глаза ее стали слипаться, и, наконец, она сказала:
— Как завалюсь спать, так проснусь разве лишь послезавтра!
После этих слов все тотчас же разошлись: дамы были очень утомлены с дороги и только ждали, когда им постелят постели. Когда же, наконец, пан Заглоба остался наедине с Володыевским, он сначала стал многозначительно подмигивать, а потом слегка колотить маленького рыцаря по спине.