***
Шон и Дуглас внимательно изучили первую запись от двенадцатого сентября и переглянулись. Все это было ужасно странным. Имени на дневнике не было, но было ясно, что человек этот работал в той главной отрасли, благодаря которой в мире появились нововведения. Парень провел рукой по волосам и уставился на дорогу. Теперь она казалась ему еще бесконечнее, чем раньше. Будто все это шоссе огибало земной шар и не кончалось. Шон же перевернул страницу. «День 1 Авери! Авери! Я только что и слышу его имя. Как будто Гери Денри не привносит никакого вклада в развитие данного лекарства. Мы начали разработку панацеи. Мне становится страшно, когда я думаю, на что она способна. А президент говорит, что это всего лишь безобидное лекарство. Ага, как же. К нам привезли новую партию больных людей. Мне жаль их... Сегодня провели эксперимент на обезьяне. Это было жутко. Ее глаза стали выкатываться из орбит, а мышцы так раздулись, что в итоге буквально лопнули, из-за чего стенки камеры пришлось отмывать. Президент сказал, что нам больше не дадут в распоряжение макак и так далее, так как они почему-то ценны. А человеческие жизни, хоть и при смерти, видимо не так уж и ценны, как чертовы обезьяны. Мне больно смотреть на больных. Они думают, что их привезли в центр, где будут лечить. Конечно, чисто теоретически, это так. Но на практике все ужасно. Я боюсь думать о том, сколько людей убью за то время, пока вместе с Авери и другими буду испытывать этот чертов газ.» - Они пытались вывести лекарство для излечения всех болезней? Панацею? Это разве возможно? - Дуглас склонился над дневником и ткнул пальцем в слово «панацея». - Видимо да, раз кто-то этим занимался. - Шон открыл примерно середину дневника. Его сознание просто разрывало от того, что они проводили эксперименты сразу на людях. Это ему казалось таким неестественным и жестоким. «День 145 Остатки подопытного вымели из камеры буквально три часа назад. Паре ученых стало плохо, из-за чего они решили очистить свои желудки прямо на рабочем месте, запачкав пол и пиджак Авери. Как же я рад был смотреть на то, в какой ярости он прибывал. Мне стало плохо, и я ушел. Пытаюсь проанализировать, почему газ так действует на клетки человека. Он буквально вылечивает все, но при этом, видимо, слишком большая дозировка, которая попросту увеличивает все, что находится внутри человека, от малейшего, до большего, из-за чего подопытного и разорвало. Его рука прилипла к потолку. Это было отвратительно. Авери в ярости ушел к себе в кабинет, закрывшись там. Я точно знаю, что он пересчитывает формулу. Глупец. Вряд ли у нас выйдет сделать что-то дельное из этого. Я не хочу проводить эти чертовы эксперименты. Почему было сначала не пробовать на животных?! Этот газ... Что же с ним не так? В каких расчетах мы ошиблись?» Далее на трех страницах приводились разнообразные формулы, а так же прилагались рисунки. На одном из них была изображена труба, присоединяемая к кубу. Как понял Шон, это и была пресловутая камера, к которой, видимо, была присоединена труба с газом. Дуглас как завороженный рассмотрел каждую формулу и рисунок, будто стараясь вникнуть, но парень был совсем далек от подобного. «День 256 Я не верю, что у нас получилось! Мы наконец-то вывели Панацею. Больной излечен. Мы провели всевозможные анализы, и он действительно цел. Ни одна клеточка его организма не пострадала от воздействия газа. Он действует очень быстро, в течение примерно пяти минут. По нашим меркам это действительно хорошо. Организм восстанавливается около получаса, после чего человек может хоть стометровку пробежать, и ничего ему не будет. Было решено поместить в дополнительные камеры по человеку и потихоньку вылечивать тех, кто остался из „подопытных“, чтобы потом отправить их домой.» «День 300 Все покатилось в ад. Я не знаю, как это произошло. Раздался взрыв, и все сбежались к блоку П. Все было в огне, команда уже тушила остатки. Труба не выдержала подачи газа и взорвалась, как и три прилегающих камеры. Газ начал подниматься выше и вышел из основной трубы, которая прилагается к зданию. Мы все-таки перестарались. Панацея настолько восстанавливает клетки, что... Я не могу это писать. Мы не можем подняться из подвала. Кто-то ходит. Чьи-то ужасные ноги, такие серые. Наверху слышны крики. Нам приказали сидеть тихо.» На этом запись обрывалась, дальше шли непонятные каракули, как будто писали второпях, но почерк Шон разобрать не смог, из-за чего ему пришлось пролистать несколько страниц в поисках следующей адекватной записи. В итоге он оказался на предпоследней странице, за которой шло еще полторы. «День 367 Я в ужасе. Мы изобрели нечто ужасное, что позволило мертвецам встать из своих могил. Это АБСОЛЮТНЫЙ АБСУРД!!! Я в полном ужасе... Мы создали настолько сильное лекарство, что оно оказалось способно поднять на ноги полусгнившие трупы, которые заживо сжирают людей, сдирая с них кожу и впиваясь своими острыми зубами. Президент не дал нам уйти. Нам отловили несколько таких уродцев, чтобы мы их изучили. Кадавры - достаточно быстрые существа, у которых присутствует некоторый интеллект, позволяющий им, как животным, выслеживать добычу и находить способы подобраться к ней. К сожалению, все не так просто. Ладно, их был бы один вид... Есть те, которые слышат и которые видят. Которые слышат, они щелкают своими клыками, таким образом подзывая „собратьев“. Монакс, как его прозвал Авери. А тот, что видит, он рычит, словно зверь какой-то. Авери дал ему название Ругиет. Эти не так опасны как-тот, которого нам привезли пару дней назад. Он был огромен и надут. Его руки были словно накачены и, как мы поняли, это был обращенный, которого укусили, но не сожрали до конца. К сожалению, из-за него погиб Дерек. Ну, не погиб. Оказалось, что если такая тварь укусит тебя или поцарапает, то эта инфекция (хотя, собственно говоря, это вина лекарства), попадает к тебе в кровь, из-за чего начинают проявляться такие симптомы, как раздражительность, излишняя потливость. Потом вены становятся фиолетовыми и начинают сильно выступать, лопаются капилляры в глазах. После выпадает парочка зубов, и человек начинает лысеть. Единственное, что мы так и не разобрали - почему у них такие острые и заточенные зубы... Возвращаясь к этому красавчику, которого нам привезли. Он был больше остальных, из его кожи росли какие-то бугры и шипы. Он постоянно орал, именно орал ужасным утробным голосом, из-за чего нам пришлось работать в наушниках. Мы так и не поняли, из-за чего его раздуло, но видимо люди с какой-то определенной группой крови мутируют сильнее остальных, превращаясь в огромных кадавров, которые сильнее и быстрее. Данный индивидуум, которого Авери прозвал пекус, продемонстрировал нам то, что может разорвать человека напополам (покойся с миром, Жан Келье), и замечательно бегает на четырех ногах. Президент выводил его на полигон! Идиот. Я больше не могу тут находится. Сегодня же я соберу свой кейс и сбегу. Осталось только взять хотя бы пистолет. Машину мне предоставят. Я скажу, что поеду изучать кадавров в их натуральной среде, ко мне приложат солдата, которого я убью, как только мы отъедем достаточно далеко от базы.» Шон выдохнул и посмотрел на Дугласа. Тот сидел с совершенно потерянным взглядом. «Вот, в чем секрет, оказывается», - мужчину будто и не шокировало данное заявление автора дневника, Гери Денри. Он вытер ладонью вспотевший лоб и перевернул на последнюю страницу, в надежде увидеть хоть какие-то указания, хоть что-то, что направило бы его по правильному пути. Такие дневники просто так люди не находят. Шон сравнил это с роялем в кустах. Дуглас же в нетерпении положил руку на дневник и кивнул мужчине, позволив тому перевернуть страницу. Почерк здесь был ужасный, но читаемый. Автор явно писал это все второпях, уменьшая буквы, стараясь вместить как можно больше информации на одной страничке привычного альбомного размера. «Это конец. Я теперь беглец. Надеюсь, что за мной не пошлют. Я не собираюсь возвращаться туда, где людей считают за животных, где „ради науки“ жизни ученых подвергают огромнейшей опасности. Здесь неподалеку есть небольшое ранчо, я еду туда. Сейчас устроил привал на сорок пятом километре. Так страшно мне никогда не было. От белого дома я уехал и, к счастью, не встретил кадавров по дороге. Я боюсь их. И боюсь убивать. Точно так же, как боюсь умереть. Я еще многое должен сделать. Я оставлю в кейсе дневник и выкину его через несколько километров. Он мне больше не нужен, а кто-то должен знать правду. Вся вина идет лишь от ММЦ, от президента, от глупой голубой мечты о здоровье, о лекарстве, которое должно было спасти жизни. Но прошу в