— Вы мне спать мешаете, — вредно замечает Вейдер.
— Так вы и не спите, неужто я не вижу? — не менее вредно отвечает врач. — Я сейчас спущусь.
Рати появляется через пять минут, троица врачей пытается пройти за ним, и им перед носом закрывают дверь.
— Мне, — чеканит Рати, — нужно поговорить с пациентом. Выметайтесь отсюда. Айла, выключите микрофон.
— Вас, док, местные уже ненавидят, — сообщает Вейдер, когда Рати останавливается рядом с ним. От врача тянет тяжелым гневом. — А вы сами никак собрались в ситхи?
— Если вы умрете от того, что они сделали, я добьюсь, чтоб их расстреляли.
— Они, — Вейдер усмехается, — спасали мне жизнь. Ну как уж умели. А умру я и без их помощи, вы же видите прогрессию.
— Я не допущу.
— Док, смиритесь, я прав, а вы нет. У меня пара дней осталась, не больше. Осложнения от их самоуправства уберите только, от криворукости умирать обидно.
— Я, — Рати наклоняется ближе, почти шипит, — не допущу.
— Да сколько угодно, только я все равно прав. Дело не в этом. Вы мне нужны, чтоб посмотреть другого человека.
Пауза.
— Вы вызвали меня не для себя?
— Не только для себя, — поправляет его Вейдер. — Тут, док, творятся удивительные дела, и я хочу, чтобы они завершились так, как хочу я.
Судя по звуку, Рати пододвигает стул ближе. Шуршит одежда.
— Изложите, пожалуйста, подробно.
Почему бы и не изложить.
***
Выслушав и теорию и показания свидетеля Шарика, Рати молчит недолго и в конце концов хмыкает.
— Ну что ж… Так, секунду.
Вейдер засекает отвлечение внимания — что-то пришло доку на датапад? Вероятно. Эмоциональный фон взбрыкнул: удивление, гнев…
— Плохие новости?
— Вы собираетесь использовать ваши ресурсы, чтобы спасти эту Лиру от предполагаемой опасности, — голос Рати сух. — Вы должны знать, кто она такая.
— При данной конфигурации проблемы это не имеет значения.
Айла просветила, кто же еще. Вейдер душит раздражение. СИБ обеспечивает его безопасность так, как считает нужным. Если представитель СИБ считает, что его нынешняя инициатива дурна или может выйти боком, он должен принять меры. В данном случае представитель СИБ явно считает, что у дока должна быть полная информация.
— Для меня имеет. Если вам нужно мое содействие, а вам оно нужно, вы должны отдать приказ, зная все обстоятельства.
— Я не собирался вам приказывать. Вы считаете происходящее справедливым?
Рати колеблется, и Вейдер поднимает брови. Что, вот даже так?
— И что она вам сделала, позвольте узнать?
— Праздновала вашу смерть. Шесть лет назад.
Вейдеру хочется рассмеяться — невозможное действие на стационаре, но в самом деле! Праздновала его смерть! Да половина галактики…
Потом, наконец-то, подключается память и он понимает, какое именно празднование имелось в виду. Женщина, подходящая под ощущение от Лиры, там была только одна.
— Мон Мотма.
— Да.
Вот как…
Хм. А ведь это как раз и дает интересную новую информацию о мотиве. Требует уточнения, но…
— Она имела право праздновать, знаете ли.
— Она вас ненавидит.
В той женщине, которая как-то пришла к его дому, ненависти не было ни капли. Никакой уже, ни к чему. Только усталость, несгибаемая воля и желание доделать самое важное последнее дело.
— Это неважно. Вы выполните мою просьбу?
Пауза. Рати даже не столько решает, это чувствуется, он пересобирает себя, чтоб решение исполнить.
— Да, милорд. Выполню.
========== 10 ==========
Мон просыпается поздно и с муторной головной болью. Она не может вспомнить сон, но кажется, что боль пришла в середине его и так и осталась. Встать тяжело, тело будто чужое, будто протез.
«О восьми руко-ногах» — вспоминает она, и вытащить себя к завтраку становится чуть легче.
Они с Келом пьют каф на террасе, когда к самым ступеням подходит больничный транспорт и с него высаживается… некто. Худой, седой, с жестким лицом, в ярком, мешковатом и рыжем комбинезоне-балахоне. Последняя, кажется, мода Корусанта.
— Так! — некто взлетает по ступенькам. — Вы, — костлявый палец упирается в Кела, — брысьте отсюда.
— Позвольте, — ошеломленный Кел привстает, — вы не имеете права, я здесь…
Ему предъявляют изъятую невесть откуда и когда идентификационную карточку, серую, с какими здесь ходят врачи. Кел вглядывается и белеет.
— У меня-то права есть, — заявляет не пойми кто, — а ваши, на проживание в этом доме, отменили час назад. Почту проверять надо. Почему вы еще здесь?
Кел трясет головой. Ловит взгляд Мон.
— Я разберусь, это какое-то недоразумение. Не волнуйтесь, мы скоро увидимся.
Мон улыбается ему. Кивает. Провожает глазами, и только когда он скрывается из виду, смотрит на вторженца и поднимает бровь. Сесть она ему не предлагает. Во-первых, пусть сначала представится, во-вторых, он и сам явно сядет, если захочет.
Вторженец кланяется. Прикладывает руку к груди.
— Я — Рати Тилере.
Она — с некоторым трудом — удерживает выражение вежливого неузнавания и недоумения на лице. Что он делает на ее террасе?
Врач раздраженно фыркает.
— Не ломайте комедию, вы знаете, кто я такой. Зрачки чуть расширились, это сложно контролировать. Но вы хороши, очень хороши. За мой предыдущий отказ вас лечить извиняться не буду.
Мон хмыкает и качает головой.
Да и не надо.
— Но я был не прав, — врач кивает своим словам. — Совсем не прав. Ваш случай действительно очень интересен и достоин моего гения. Сразу говорю, у вас нет возможности отказаться.
Мон надо бы возмутиться, но ей смешно. От этого врача в дурацком балахоне хмарь в голове даже немного отступает.
Она пожимает плечами и показывает ему на кресло.
— Нет-нет! — врач трясет головой и взмахивает руками. — У нас совершенно нет времени на ваши кафопития и прочую фигню. Вставайте, идемте, теперь вас буду обследовать я, и я все узнаю, все!
— Да нечего узнавать, — не сдерживается Мон.
— Я не одаренный, — врач щурится на нее, а взгляд у него светлый и яростный, — но я вас понял. И я точно знаю, слышите, точно, что вы ошибаетесь. Так вы идете?
Она медлит.
Ему хочется поверить. Очень хочется. В конце концов, что она теряет? Дни ожидания, пока ее мозг окончательно перестанет быть ее?
Мон фыркает и встает с кресла. Она поверит, так уж и быть. В последний раз.
***
Ее приводят во все те же помещения, в том же большом здании-дворце, но разницу она чувствует сразу. У трейсеров другой вкус, ее подключают к другим сканерам — переносным, привезли с собой? Надо же, какие предусмотрительные… — и в людях вокруг нее нет ничего от набуанцев. Никакого легкого оптимизма и любезности. И одеты не в местное — в серую полувоенную форму.
— Моя команда, — поясняет Рати.
Мон, сидящая в кресле с короной сканера на голове, только смотрит на него — команда его заместителя по институту на эту не походила совсем, — и он хмыкает.
— Хорошо, хорошо. Вторая моя команда.
Мон перебирает карты на коленях. Вытаскивает щит. СИБ? Врач не отвечает, но по отсутствию ответа все понятно и так.
Каф ей пить запрещают сразу, после сканеров всучивают отвратительную бурду, от которой проясняется в голове. И воду.
Мон сидит в кресле, цедит воду. Смотрит на лес и озеро за окном, на почти уже темное небо. Ей кажется, с прошлого вечера прошла неделя. Или не прошло совсем ничего, и она сейчас обернется, а там…
… А там кровь на полу, и черная ваза, и сияющий свет.
Она зажмуривается и встряхивает головой. Нет, нет. Нет.
Сзади раздаются шаги, Мон с облегчением отворачивается от прекрасного вида наступающей ночи. Рати, все еще в своем пылающем балахоне, шлепает к креслу напротив и падает в него. Сползает по спинке, вытягивает ноги и машет в воздухе датападом.