Мон сидит там же, где очнулась, тасует колоду терапевтических карт. И как только он подходит ближе, выкладывает в ряд слепца и смерть. И показывает на себя. Этот жест она еще не потеряла. Пока еще…
Аудиокниги, которые Кел принес ей, говорят, что при тяжелом течении болезни — только пока.
Кел молча смотрит на карты, потом падает на диванчик напротив нее, трет ладонями лицо.
Хватает карту «смерть» и бросает на пол, смяв в кулаке.
Мон чуть улыбается.
— Нет, — говорит Кел. — Есть выход. Вот только придется напрячь ваши связи наверху. На Набу уже полгода как наконец-то пошел в коммерческую эксплуатацию препарат «Синий Цветок».
И, поймав ее скептический взгляд, машет на нее руками.
— Я знаю, о чем говорю! У меня брат был среди добровольцев, которые препарат испытывали.
Мон ведь точно знает о нем, об этом брате, но как же тяжело сейчас вспоминать нужную информацию. Она хмурится. Вытаскивает карту с алой птицей, горящей в огне.
Он ведь был пилотом Альянса?
…Когда ее память потеряет все важное, все совершенно необходимое, останется ли она все еще собой? Или же это будет кукла с ее лицом, а она сама умрет задолго до смерти своего тела?
— Да, мэм, он воевал за нас, — у Кела в голосе и гордость, и затаенная боль. — Его ранило сильно и… В общем, сейчас все хорошо.
Думать о философии тяжело, и Мон отбрасывает абстрактные мысли. Неважно в конце-то концов. Сила как-нибудь разберется.
Перебирает колоду, вытаскивает Контрабандиста.
…А ведь современные карты наверняка рисуют с Соло…
Кел смотрит на карту с большим удивлением, и только когда Мон кладет рядом с Контрабандистом карту Трав, у него проясняется взгляд.
— Нет, этот их экликсир перевозить нельзя. Разрушается. Вам придется поехать туда. Я так устрою, чтоб вас взял врач, который лечил моего брата, мы иногда переписываемся, он не будет против. Только место нужно выбить.
Мон кладет на стол карту Тарана и сама улыбается: лицо древнего орудия выражением походит на Лею в модусе «ни шагу назад».
Кел оглядывает карту, ее саму и хохочет.
***
Лея соглашается ей помочь немедленно, возможно, и Люк соглашается… Император, поправляется Мон. Теперь уже ни у кого не осталось иллюзий о Люке Скайуокере. Как только он удержался и не уничтожил их всех тогда, когда они так радостно, на половину голонета и правительственного района, праздновали смерть его отца?
Место, куда ее доставляет медицинский шаттл, роскошно даже по меркам Набу. Настоящие дворцы среди хвойного леса и озер. Невозможно красиво.
Здесь все красиво, даже выданный ей медицинский браслет — легкий, из витого металла трех цветов, и не скажешь что утилитарная вещь.
У нее — личная вилла, рядом есть еще одна, но ее совсем не видно. Здесь все, кроме врачей, носят камуфлирующие поля, и Мон не исключение, и даже в зонах, предназначенных для общения, она себя чувствует в изоляции.
Впрочем… стоит кому либо к ней обратиться, и изоляция только увеличивается. Стандартный язык жестов ей теперь недоступен тоже. Вместе со способностью к чтению. Карты пока спасают, понимание со слуха пока не затронуто, но — пока. Как скоро она окажется заперта в своем теле без всякой способности к коммуникации, посреди мира, ставшего чужим и непонятным?
Ее врач, Рос Алеррие, очень мил, очень предупредителен. Оптимистичен, но без напора. Он понимает, что ей страшно, но совершенно уверен, что ее случай — далеко не самый безнадежный. Ее прислуга ненавязчива, и в то же время, она не чувствует себя одинокой. Они оставляют ей цветы на столе, разрешенные сладости из тех, которые она любит. Обновляют музыку и аудиокниги. Два раза в неделю прилетает Кел, расспрашивает ее с помощью карт, сканирует. Иногда привозит ей ее любимые корусантские сухарики, которых здесь, в элитном месте с прекрасной кухней, не достать. Смеется: ну что вы, мне несложно, а вреда от них не будет. Пользы, правда, тоже не особо. Как вы вообще их едите?
А для нее это вкус юности. Сухарики, крепчайший каф — и чего вы сидите, стажер Мотма, вперед, еще не все дела переделаны!
В другой жизни это было, другом мире. Прошедшее время — и все чудовищное и кровавое, что случилось после, — окрашивают те воспоминания пастелью. Кажется, тогда не было зла совсем, а вокруг сиял Золотой век. Глупый мираж, но когда болит голова и кажется, что бессловная темнота все ближе, нужно же за что-то цепляться.
Они пьют каф на террасе, молчат, и кажется, кажется, что все в порядке, она только прилетела в прекрасное место в отпуск. Самое главное — не забыться и не открыть рот, потянуть сладкую иллюзию.
Потом Кел улетает. Мон слушает книги, не вникая в суть умных слов. Отмечая — да, все еще понимаю, и это, и это… Бредет в основной корпус на процедуры, вместо наслаждения природой вспоминая названия растений, описывая дорожки, ветер, солнце, бьющее сквозь ветви. Древнейшее из суеверий: если знаешь истинное имя явления, то оно должно подчиниться. Вот, мир, я называю тебя, не исчезай.
***
Ей холодно.
Это первое всплывающее ощущение. Холодно, сердце колотится, будто она бежала, ноги ноют… Мон отводит волосы с лица.
Она не ослепла, просто вокруг уже стемнело, а ненавязчивое освещение тропинки осталось за спиной. Ступени слабо освещенной террасы белеют впереди — и что-то в них не так, но она не понимает, что именно.
Она пошла погулять после ужина, солнце тогда было еще высоко, и лес сиял зеленью хвои и золотом стволов. Она вышла к берегу и села отдохнуть на камне, и…
Она заснула? Наверное заснула, наверное…
От ужаса дрожат руки. Провалы памяти вернулись, а это означает, что чудесная терапия не работает, и скоро, совсем скоро…
Мон вцепляется в мрамор ограждения и втаскивает себя на ступеньки. Нужно перестать бояться и лечь спать. А завтра сказать о провале врачу. Если она будет в состоянии, конечно.
Если не будет, думает Мон истерически, то они и сами поймут. И проблема, стало быть, решится сама собой.
— Мне казалось, — говорит механический голос, — время для визитов довольно уже позднее. Чем обязан?
Мон, вздрогнув, замирает на предпоследней ступеньке, поднимает голову. На широкой террасе у ограждения, там, где должен стоять ажурный металлический столик с двумя стульями, сидит в инвалидном кресле человек в респираторной маске. И на нее даже не смотрит — смотрит он туда, где днем сияет озеро, а сейчас не видно ни зги.
О, Сила, какой ужас, это не ее дом. Она вломилась к другому пациенту без приглашения.
— Простите, — вырывается у Мон. — Я потревожила вас случайно, я сейчас уйду.
И закусывает губу. Сила, вот только этого…
— Да ничего, — отвечает он. — Заходите. Я прислугу вызову, доставят вас куда вам надо.
Мон оторопело смотрит на человека в кресле.
— Вы меня понимаете?
— А я не должен? — в его голосе появляется интерес. — Почему?
— Я… — Сила, как хочется поговорить. Просто поговорить. С кем угодно.
Она вздыхает.
— Простите, это ужасно невежливо с моей стороны.
Он отчетливо фыркает.
— Вам повезло, мадам, в вежливости я не силен. Так вы мне ответите?
Мон колеблется. Но сил устоять совсем нет.
— Отвечу.
========== 5 ==========
— Дэйв, — представляется незнакомец, когда она поднимается на террасу, на нее по-прежнему не смотря. Мон, вспомнив, отключает камуфляж. Что уж теперь. Да и узнать ее вот такую — затруднительно.
— Лира, — отвечает она. Это ее псевдоним здесь и имя ее матери.
Незнакомец разворачивает кресло, обозначает поклон. Его лица почти не разобрать в полумраке.
— Заходите, — говорит он, и она следует за ним в дом, сквозь большое окно-дверь до пола.
Яркость света автоматически увеличивается, Мон промаргивается от контраста и вздрагивает. Рядом с ней, оказывается, стоит девушка. Высокая тви’лекка в глухом мешковатом комбинезоне. Не самый незаметный типаж, но Мон совсем не уловила, как та подошла. И откуда. Или она стояла у двери в террасу все это время?