Невозможно.
“Вероятность есть?”
Давил.
Ржавчина осела на зубах, мерзко захрустело.
Сплошная горечь.
Сплюнул.
Мотнул головой. Улыбка на теле Идола расширялась в обзоре, калеча вид головы — растягивалась во весь горизонт.
Зачем от нее вообще нужно спасаться? Это то, на что обречен каждый.
“А что если Идол — настоящий Всетворец, и его Воля — спасение?”
Нет.
“Противишься его Воле?”
Невозможно; я кхун. Я и есть первичная Воля.
“Дети Всетворца — его персонифицированная Воля. Мы — он, вы — старая чешуя, ту что он отбросил”.
Сомнительно.
“Ты лишь бессмысленное щупальце, нашедшее кристаллик сознания”.
Только слова.
“Нам надоело. Какой же вшивый бессердечный гордец”.
И он сдавил череп.
Я закричал.
Это даже не мои мысли, уже и сам не знаю, о чем думал. Сколько процентов надумал из них, действительно, я?
Идол воспроизводил нужные ему идеи, травил ржавчиной.
Образы всплывали в голове: оранжевая кровь, лава, рыжеглазые войска, смех, отступление дхалов, смерти, казни невосприимчивых — все это смешенное с непрекращающейся битвой, где каждый враг — осажденный отродьем сородич. Стрельба из “Богоборца” пока хтоны не закончились, а пальцы не почернели от яда; и многодневный танец мечей: рубящие, тычки, финты, удары кулаками, локтями, ступнями и коленями, тут даже укусы и безнадежные плевки, но у нас была цель — сопровождали кого-то важного.
Справились ли мы?
Да или нет?
Самая суть, нет об этом памяти.
Голову сдавило так, будто шаблон черепа стал карликовым — в два раза сузился.
Хлынула кровь из носа, ушей, глаз и вот я уже сблевывал рыжие сгустки на снег. Оранжевые узоры в рвоте — мельтешащие, скручивающиеся псевдо-жуки и тысячи глазастых семечек, тянущих ко мне свои длиннющие щупальцевые нити-манипуляторы.
Даже не думай, грязь.
Моды скрипели так будто прогибались внутрь, звук напоминал стоны.
Боль от искажения, ожоги — это то во что я вцеплялся мыслью до спазма челюстей и зубного скрежета.
Такова реальность: Идол пытался раздавить мой череп.
Не отпускай ее.
И я не отпускал.
— Бездна, — я поднимаюсь. — Спаси, Бездна.
Шаг.
Еще один.
— Бездна.
Сделал их всего четырнадцать.
Поднял меч.
Он улыбнулся нагло и открыто, сложив руки на груди.
Ему все равно: его тел миллионы.
Ужас пробивал два сердца тонкими иглами.
Что мы наделали?
Как мы могли?
“Да — вы”, — обвинение как удар в солнечное сплетение. “И мы благодарны, и Посмертие есть наша благодарность. Мы заберем всех, и мы станем всем, ибо такова Воля Всетворца. Таково желание. Таковы, малец, мы”.
Взгляд лавовых глаз, направленный на меня, воспринимался как затянувшийся удар плетью. Ноги дрожали, будто нес три сотни килограмм, и теперь пытался не сломаться.
— Давай, Чемпион, — говорил, обнажая рыжие зубы. — Покажи почему тебя ставили в дуэльный круг.
Я покончил с Идолом, так же как сделал это в воспоминании с Шиб, вбил острие меча ему в переносицу.
И все исчезло.
***
Не знаю через сколько пришел в себя, но солнце, безучастное к стычкам жуков, оставалось все там же.
Я был полностью разбит и изувечен. Микротравмы облепили голову пульсирующей сетью, моды уже вовсю трудились, точно в попытке загладить вину.
Привычно боль ушла в фон.
Страшно представить, как себя ощущал бы без “перьев” модификаций. Скорей всего никак — сознание разметало бы в тьме беспамятства.
Один глаз почти не видел. Его залепила рыжая пленка, наверняка фантомная.
Нос отказывался работать. Зубы зудели, а в ушах то и дело появлялись призрачные отзвуки: шепотки, разрывы, грохотанье и смешки — но даже такое состояние, без чужого давления, ощущалось блаженством.
Тело Идола лежало там, где и упало. Меч торчал, вбитый в череп на ладонь.
Оранжевый цвет сошел с глаз, малец смотрел в небо пустым взглядом. Лишь рыжие точки по краю белков и ссохшийся барельеф метки напоминали о том, что тело было захвачено.
На алтаре — каменном выступе — рыжее семечко все еще пульсировало, но тускло, без былого энтузиазма.
Поднял мушкет.
Руки тряслись, пальцы слушались плохо — их, как и саму кисть — то и дело выворачивало судорогами, но, чтобы раздробить прикладом семечко владения хватило.
Оно лопнуло как перезрелый фрукт, оставив желто-бурую вонючую жижу, медленно сползающую по зеленому граниту. Скол мыслеформ — образ дофа, так же лениво сползающего в глотку. Чуть не вывернуло опять. Потянуло гнилью, сладостью и сероводородом даже через закупоренный нос.
Сплюнул, выдохнул, зажмурился.
Отзвуки в ушах пропали.
Жив.
И в своей голове я один.
Наслаждение… но и его через четыре секунды срезали моды. Они жестоки и непреклонны, но правда в этом есть. Я все еще в опасности. И как бы мне не хотелось проверить Звездочета, в начале — дело.
Оружие.
Темное ложе и приклад. Эхо удивления прошлось по шаблону — из подлинного дерева.
Провел ладонью по стволу — примитив-сплав.
Практически новое.
Тяжелое для человека. Килограммов девять, но для меня в здоровой форме пойдет. От приклада до кончика ствола целых полтора метра; не больно и удобно будет обслуживать. Понизу закреплён тонкий шомпол. Ударный замок прорастал из боковины, прямо над спусковым крючком. Был он исполнен в виде бронзовой зубастой змейки; рядом с замком располагался грязный патрубок.
Удовольствие прошлось волной, а затем ушло в фон срезанное. Моды оставались безжалостными.
Пошарил по кармашкам патронташа: вот патрон в бумаге, вот капсуль. Теперь самое важное.
На перезарядку ушло больше двух минут. Пальцы не слушались, да и обвыкался. Очень не хотелось, чтобы мушкет оказался поврежден настырной профанской грубостью, да и капсуль все не удавалось насадить на патрубок.
Я смеялся над собой, над пальцами, над неловкостью победы и был во всем этом какой-то нездоровый надрыв. А в сотне шагов умирал Звездочет. Если уже не умер.
Теперь меня так просто не взять.
Примитив, но в рамках своих задач чудовищно эффективен.
Звездочёт не даст соврать.
— Каков красавец, — голос свой узнать не удалось.
Поморщился, я порядком оглушен: правое ухо ни бездны не слышит.
Знание вторглось внезапно: дхалы, когда их принимали фуркаты, участвовали с такими или примерно такими мушкетами в благородной охоте, наравне с местными. Выходило я уже стрелял из подобного. И опять мысль, насмешливая, ироничная:
А из чего я вообще не стрелял?
Снял жилетку патронташа с Джехана и закрепил на панцире. Личина повисла промеж ног. Осмотрел карманы штанов — пусто. Осторожно вытянул из головы покинутого меч. Повернулся, чтобы осмотреться, и услышал звук: знакомое до боли гудение. Тихое, но настойчивое.
Возле разбитого алтаря Идола, над ним, завис черный ромб размером с три сложенные стандарт-монеты. Он перетекал с места на место. Из ромба торчали немыслимо тонкие ложноножки. Мысленный скол, выглядело как рыбацкая леска.
Питалось что ли оно так?
Звездный мёд, конечно.
Затравлено огляделся. Будто подсознательно опасался, что опять примчится Амтан и сердечно добавит травм сверху.
Ничего.
Никого.
Я пропустил рождение или оно в этот раз проявилось до безумия скромно? Но Всетворец одобрял мое выживание и движение. Какие еще ответы нужны чтобы выбить муть, залитую в голову Идолом?