И опять болезненное пробуждение. Кашель до спазмов, кровавая рвота и лишь добытый мушкет, который все это время держал близко к себе, напитывал разум спокойствием. По крайней мере, пытался.
На пятом часу нового дня, преодолев очередное ребро седого холма, я и увидел барабанщика.
Оружие держал наготове, с осторожностью подобрался ближе. Перед ним — костерок, cбоку — необычный серебренный короб.
Фигуру незнакомца скрывал серый функционал-балахон; наверняка под ним он прятал сумки и оружие. Грудь и бока облеплены карманами и ремнями. На голове — капюшон. Виднелась технологичная маска с буграми фильтров, та закрывала нижнюю часть лица и с определенной изящностью прикрывала ноздри. Создавалось впечатление серебристого клюва.
Разглядывал его минут десять. Улегся, чтобы не тратить силы, и направил на фигуру ствол мушкета.
Периодически давился кашлем — такой вот получался хворый разведчик.
Никуда не торопился, ждал. Выискивал подстроенную ловушку. А он сидел и бил в барабан. Незнакомец то ускорял ритм, и мысли сводились к агрессии, то замедлял, и я принимал идею, что глупо начинать знакомство с выстрела.
Барабанщик навязывал шаблону идею о мистике, и я отмахивался от нее, как от пролетающего мимо жука. Если каждый встречный в новом мире — оракул, “ментал-тяжеловес” или телепатический социопат, то стоило лечь здесь и не мешать развлечению местных.
Оранжевого отсвета не видел. Вторую стычку с телом Идола не потянул бы, пережить смог бы только чудом, а чудес в патронташе лежало ограниченное количество. Двенадцать.
От незнакомца — ничего.
Спустился с холма. Он прекратил игру, крикнул мне:
— Любезный, из какой эпохи вы такой красивый вылезли?
Остановился в шести шагах. Знание языка — это удача.
— Думаю из третьей.
Брови барабанщика взметнулись в удивлении:
— Думаете?
Я не ответил, не видел смысла повторяться.
От барабанщика никаких резких движений. Какое-то очевидное волнение отсутствовало, будто каждый день из глубин Пустоши на него выходило грязное оборванное нечто.
Он готов к стычке. Предположу, отлично вооружен, раз спокойно чувствовал себя здесь. Уверен, либо высокий уровень подготовки, либо утяжелен мощью боевых модулей, а может и то, и другое сразу. Нет в нем того уважения, показанного кочевниками. Вероятно, из “костевиков”, о которых говорила узловая, но неприязни не выказывал. Значит не из обывателей, зараженных примитив-чумой стереотипов.
Он в курсе о сути мелкоузорчатых пустых, разбросанных по миру?
Если и так, то его не впечатляло.
Может заряжен чувством безопасности от банального незнания или же ложной осведомленности?
Короб, расположенный с боку, неожиданно пиликнул, чем едва не вынудил меня выстрелить. Затем поднялся вверх.
Оглядел: корпус чуть больше метра в длину, в ширину — метр, и в высоту меньше метра на половину ладони. Из брюха торчала сотня тонких лап. Они держали конструкцию на земле и видимо, когда нужно, передвигали. Хотя представлял, как это все работает смутно. Все казалось хлипким. Возможно так сделано специально, создавалось ложное впечатление.
Корпус мог быть вооружен, мог являться адаптирующимся оружием, но бойниц я не наблюдал. Закрыты? Замаскированы в матовом серебре примитив-металла?
— Пустой? Давно таких свежих не видел. Ну-с, присаживайтесь, будьте гостем у моего огонька, и послушайте…
Он тут же озаботился созданием замысловатого ритма. Звучало напористо, диковато.
— Этот бит, например, — он продолжил набивать. — Называется “Свидетель Первого Эха”.
Я сел напротив него.
По верхней части лица собеседника шла карта морщин — ему около сорока лет.
Большой нос с выдающейся горбинкой. Стилизация защиты под клюв — ирония, случайность или прямое обращение к схожести?
Неясно.
Очень живые брови. Они словно реагировали на каждое сказанное слово. Должно быть привычка быть явным и понятным с учетом надетой маски. Много работал на воздухе или у них вообще отсутствовала фильтрационная защита помещений? Нет, второй вариант сомнителен. Малые фильтр-системы разработать и произвести сложнее. Значит первый вариант вероятнее; частый гость мест, подобных этой Пустоши? Из-за скудной информационной основы составить четкую картину не получалось. Может других мест и не существовало вовсе, а весь мир — это полностью загаженная клоака.
Гадать — бессмысленно, но я как заклинивший механизм продолжал этим заниматься.
— Мода на барабаны, дхал, с ней все как с ума посходили, — объяснил он. — И я не устоял, да и Профессору Пилику ритмы Саргона нравятся.
Эхо удивления резануло по шаблону. Язык как использовали его хади — в совершенном виде научения.
— Пилик?
Серебряный короб перевел носовую часть в мою сторону и издал требовательный звук:
— Пилик!
Барабанщик рассмеялся.
— Полностью его имя звучит как профессор Пиликан. На другое от гостей он обижается. Для друзей просто Пилик. Вы же наш друг, верно?
Сжал зубы.
Он мне не нравился. Совсем.
— Верно-верно, — барабанщик махнул рукой. — В Пустошах врагов всегда можно успеть завести, а друзей — нет. Я бы посоветовал обращаться к нему профессор Пилик.
Прохрипел:
— Зачем мне вообще к нему обращаться?
— Лишняя вежливость еще никого не убивала, — он пожал плечами.
Угроза?
— Пилик. Пилик, — вступил короб.
Похоже на обеспокоенность, может возмущение.
— Оставь, профессор Пилик. Гость устал и измучен. Скорей всего он добыл это оружие немалым трудом и просить отложить его в сторону было бы верхом грубости, а мы не грубы. Нет-нет, никто никогда еще не обвинял меня в грубости — это было бы… грубо.
Он хмыкнул.
— Что это вообще такое? — я кивнул на короб и сильно закашлялся.
Барабанщик дождался окончания приступа и принялся объяснять:
— Профессор Пиликан — первоклассный грузовой бот, который уже я по своей душевной щедрости, модернизировал ядром ИИ. Это и делает его таким особенным. И думаю, нет… уверен. За это он мне благодарен до скрипа транспортных скоб.
— Пилик, — “железка” мотала корпусом из стороны в сторону. — Пилик, пилик.
— То есть можно сказать — это высотехнологичная “телега”?
Верхняя часть его лица на секунду дернулась, обнажив презрение.
— Пожалуй, если вы не способны разглядеть большее, — я задел его. — Безусловно, ставить на них ядро ИИ — это расточительно, как вживлять в старого тяглового батара древние модули. Однако театральность только добавляет баллов в операциях. Вообще — театральность… понимаю, догадаться сложно, но я имею такую слабость. Я гордо и без смущения заявляю, театральность — то, что греет мое сердце. Под взглядом Сурьи признаю это смело. Да и по статусу положено быть именно таким.
Пытался вычленить из слов главное, но ослабленный шаблон навязчиво цеплялся за последнее что услышал.
— По какому статусу?
Он распрямился и указал на свою грудь:
— Лучший торговец Пустоши.
— И с кем, шут растрясись, ты тут торгуешь? — и опять настиг приступ, да такой сильный, что уши заложило.
— Много с кем, — принялся загибать пальцы. — Мусорщики, промысловики, дхалы, фуркаты, патрули. Всех и не перечислить… Ан нет — всех я и перечислил.
Он громко и с удовольствием рассмеялся.
Боль засуетилась, забегала по внутренностям черепа, как медный хорек. Моды лениво стрекотали, не справлялись с задачами.
Блевотина хади.
Поломало меня сильно. А тут еще Клюв будто цель перед собой поставил убить меня-недобитка лавиной пустого трёпа.
Что он по сути сказал?
Мусорщики — кто это? Неприкасаемые сообществ, сборщики полезных сокровищ, какие-то преступники, глупцы-барахольщики, может религиозные фанатики? Вариантов много. Данных мало. Всё как всегда.