— Заткнись. Про жрачку у нас здесь табу. Всем жрать знаешь как охота. Ты только первый день здесь, а вот Инга и Николай, скоро четвертая неделя пойдет, как тут маются. Им, правда, какой-то раствор раз в день вливают, а нам кроме воды ничего.
— А почему только воду?
— Чтобы все шлаки и дрянь из организма вывести, ну и чтобы копыта раньше времени не отбросили. Без еды-то еще можно протянуть, а без воды никак.
— Холодно здесь.
— Это так кажется. От страха холодно. Я первые два дня тоже мерз, словно меня в холодильник засунули, а потом отошел, сейчас даже разговаривать могу. Страшно конечно, но живой пока. А эти, — он показал рукой в темноту, — Инга с Николаем, совсем скисли. У тезки твоего, по-моему, вообще крыша поехала. Орет непонятно что, а потом весь обмякнет как вата и плачет.
— Холодно, черт возьми, — снова произнес Николай и поежился.
— Ничего, привыкнешь.
— Скорей бы уж все решилось, как говорят, пулю в лоб и конец мучениям.
— Это всегда успеется. А по мне, чем дольше, тем лучше, а вдруг что изменится в нашу пользу.
— В смысле?
— Ну, там, найдут эту банду. Представляешь фээсбешники, милиция и все такое, и нас по телеку, как узников Освенцима покажут. Ты че, на этом такие бабки можно сделать потом, всю жизнь упакованным ходить будешь.
— Какие еще бабки?
— Как какие, а интервью журналистам, статейки разные, может книжку или триллер какой снимут. А тебе гонорар за все.
— Скажешь тоже. Херня все это. Меньше смотреть телек надо с разными шоу. Выбраться бы отсюда, это да.
— Забудь. Видал, какие амбалы с врачом приходят. И у каждого дубинка в руках и разрядник. При мне Олег бросился раз, так его так шарахнули, он потом только к вечеру оклемался.
— И все же, хочется хоть во что-то верить.
— Вот я и говорю, пока мы здесь живы, вдруг нас спасут, только на это и надежда.
В этот момент послышался шорох и лязг открываемого засова. В проеме было светло, и в комнату вошли охранники. Николай не запомнил лиц тех, которые приходили с врачом, но кажется, это были те же самые. Они молча осмотрели сидящих по стенам молодых людей и, подойдя к Инге, приподняли её. Она дико заорала.
— Нет, отпустите меня. Мама, мама. Пожалуйста, отпустите меня, — и вдруг осеклась. Один держал её за руки, другой за ноги. Двое других, стояли в дверях и молча следили за остальными. Ингу вынесли и перед тем как закрыть дверь, один из охранников произнес:
— Радуйтесь, меньше народу, больше кислорода, — и заржал от собственной шутки.
Наступила гробовая тишина, в которой было слышно лишь мерное капанье воды. Впрочем, это были глюки. В помещении было сухо и, проведя рукой по лбу, Николай понял, что это капал пот. Ему вдруг сделалось невыносимо жарко, и он подумал:
— Так просто, взяли, вынесли, отрезали кусок тела и выкинули или закопали остальное, то, что не понадобилось. Совсем скоро наступит и его черед…
—----
— Да, дело заведено по факту пропажи Гладышева Николая Витальевича, 1988 года рождения, русского, уроженца города Москвы. Хорошо, товарищ майор, передам. Понял, слушаюсь, — Павел повесил трубку и задумался:
— Итак, что мы имеем. Пропал семнадцатилетний паренек. Сотовый телефон был выброшен в предполагаемом месте исчезновения. Место для этого, кстати, весьма подходящее. Ограбление исключается, так как тогда зачем было выбрасывать телефон. Он хоть и копеечный, но все же, скупщики за него рублей триста дадут от силы, значит причина другая. Вопрос — какая?
Ручка, которую Павел держал между пальцами, вращалась и чем быстрее, тем все больше он погружался в размышления. В этот момент в кабинет вошел лейтенант Соловьев.
— Здоров, мыслитель.
— Привет.
— Как дела?
— Да вот, подкинули дело об исчезновении парня.
— Папаша при деньгах или как? Может вымогательство?
— Да нет, какое там вымогательство. Живет вдвоем с матерью. Она, простой служащий. Был у неё дома. Обстановка на уровне восьмидесятых.
— Что ты говоришь, а у тебя супер-пупер и плазменный в сто шесть см на стенке висит?
— Тебе все шутки, а мне капитан сунул дело и говорит, ты у нас на психолога учишься, вот и разберись.
— Старших слушаться надо. Капитан мудрый человек, он знает, кому дохляк подсовывать.
— Да пошел ты, — Павел улыбнулся, и добавил, — Ты все, домой?
— Пора, меня супруга ждет, а я тут с тобой лясы точу.
— Ладно, давай, Маше привет.
— Обязательно, пока.
Он закрыл дверь, и Павел остался снова один.
Так что же мы все-таки имеем, снова начал он, и перевернул лист дела. Осмотр места предполагаемого исчезновения показал, что рядом с отпечатком ботинка, в который был одет пропавший Гладышев, обнаружены многочисленные собачьи следы. Судя по отпечаткам, они принадлежат собаке породы ирландский сеттер. Кроме того, выявлены следы, принадлежащие людям, возможно присутствовавшим в этом месте в момент исчезновения Гладышева.
Опрос случайных прохожих, которые выгуливали собак в период осмотра места, где был найден телефон Гладышева, ничего не дал.
— Итак, — мысленно произнес Павел, — дело действительно дохлое, и в каком направлении работать, совершенно непонятно. Если телефон выбросили, значит явно не ограбление. Мать, простой служащий, следовательно, похищение с целью выкупа маловероятно, хотя, надо бы проверить, где она работает и чем занимается. Может от неё зависит кто-то или что-то, например какая-нибудь экспертиза или подписание акта, да мало ли чего? Решили таким образом нажать на принципиальную дамочку. Может такое быть? — в элементе.
— Хорошо, а что еще?
— Ничего. Ноль, Зеро. Даже противно, что не за что ухватиться. Стоп, а зачем собака?
— Собака, собака, может это просто совпадение. Гуляли с собакой, подошли, время спросить или… Отвлекающий маневр, чтобы легче было организовать похищение? Но для чего, кому это надо? Ребус, кроссворд. Нет, пожалуй, надо завтра с утра пройтись основательней по тем местам, где найден телефон.
—----
— Интересно, какой сейчас час? — подумал Николай. Лежать на бетонном полу на тонкой, провонявшей потом подстилке, было противно и непривычно. Кости ныли, но сидеть было и того хуже. Непреодолимо тянуло в сон, веки смыкались сами собой, и тебя неудержимо валило набок. Упасть и удариться головой о бетонный пол было проще простого.
— Эй, не спишь?
— Вить, это ты?
— Я.
— Не могу заснуть. От этого пола, все кости ноют.
— Ты что, никогда не спал на полу?
— Нет, не приходилось, а ты что спал?
— Бывало, в деревне к бабке ездил, так там, на печь заберешься и спишь. Подстилка тонкая, разве что теплее, чем здесь, а так, то же самое.
— Не знаю, я ни разу в жизни на печи не спал.
— Слушай, а я в Москве ни разу не был.
— Серьезно?
— Честно. Все собирался, и так ни разу не съездил.
— Слушай, так ведь Тверь совсем недалеко от Москвы, или я ошибаюсь?
— Электричкой два часа с небольшим.
— И че, ты в Третьяковке, Пушкинском, не был?
— А ты был?
Николай засмущался, поскольку понял, что к своему стыду ни разу не был в Пушкинском музее, а когда они от школы посещали Третьяковку, то ходил по залам, мысленно думая, как бы поскорее отсюда слинять и смотаться в буфет.
— Чего молчишь?
— Так ничего. Был, конечно.
— А я вот не был. И Мавзолей только на картинке, да по телеку видел.
— Подумаешь Мавзолей. Я сам там ни разу не был. Мумия и мумия, лежит себе, кайфует как Тутанхамон.
— Как кто?
— Тутанхамон, царь такой Египетский.
— А… Слушай, а ты в самом центре в Москве живешь?
— Скажешь тоже. В центре жить хорошо, но с другой стороны, там и дворов-то настоящих нет. Кругом конторы, да магазины, везде тачки крутые понатыканы, не пройти, ни проехать. А у нас называется, спальный район. Кругом жилые дома, гаражи, да ракушки. Зато железка рядом и место отличное, где можно после школы потусоваться, пивка дернуть, девчонок покадрить, ну и вообще, место классное.
— Здорово. У нас тоже хорошо. Дом трехэтажный, говорят, сразу после войны немцы пленные строили. Правда, квартиры коммунальные, зато комнаты большие и потолки высокие. И двор хороший, и вообще отлично у нас, не то, что в Москве.