— Ты уверен? Это то, что нам надо? — спросила О'Коннел.
— Пока не знаю.
Она припарковала пикап на участке бывшего газона. Дикая трава заглушила его меньше, чем окружающие поля.
Я вышел из грузовика, держа в одной руке пластиковый файл с творением Художника. Затем медленно обошел серые стены фермы под ржавеющей жестяной крышей — два этажа в высоту, перекошенные, словно в результате урагана. Скелет сарая, раскуроченные остатки силосной башни.
Я держал лист с рисунком высоко, пытаясь уловить сходство между рисунком и представшим моему взору зрелищем. Художник изобразил живую, полную ярких красок ферму. Представшее перед нами место было давно мертво. Сарай и силосная башня сгорели. Судя по всему, огонь тут пылал адский. После пожара остался лишь скелет сарая, и то, что когда-то было силосной башней. Случилось это давно — возможно, несколько десятков лет назад.
Сам остов имел правильную форму. Здания располагались друг от друга на правильном расстоянии, и когда я окинул их внутренним взором, очертания тоже совпали.
Как ни странно, окна в доме были целы, кроме одного, в центре второго этажа. Стекла в паутине трещин, в которых играли солнечные лучи. Посередине, словно зрачок, небольшое отверстие.
Я шагнул на крыльцо и обернулся. О'Коннел прислонилась к капоту пикапа, сложив на груди руки, и не сводила с меня глаз. За ее спиной, спрятанное высокой травой, пролегло шоссе. Верхние этажи больницы были прекрасно видны примерно в четверти мили от этого места.
Я улыбнулся ей и взялся за ручку входной двери. Ручка заскрежетала, но до конца не повернулась. Тогда я перешел к окну и, сложив ладони в виде подзорной трубы, попытался заглянуть внутрь. Увы, там было темно, и я ничего не увидел.
Я толкнул оконную раму, та не поддалась.
— У тебя найдется молоток? — крикнул я О'Коннел.
Та пошарила под брезентом кузова и принесла мне ручку от домкрата.
— Теперь на твоем счету будет еще и взлом, — прокомментировала она.
— На нашем счету, — поправил я.
Еще пару недель назад я бы серьезно задумался, прежде чем нарушать закон. Мать воспитала меня примерным мальчиком. Или по крайней мере законопослушным. Но после смерти доктора Рама, после всего дерьма, которое свалилось на меня в последние две недели, мне уже было наплевать. Взлом, значит, взлом.
Я размахнулся и разнес к чертовой матери окно, после чего аккуратно прошелся ручкой домкрата вдоль рамы, чтобы сбить застрявшие в дереве осколки. И лишь затем заглянул внутрь. В тусклом свете мои глаза различили комнату, заставленную массивной мебелью. Тогда я перебросил ногу через подоконник и забрался внутрь.
— Ты идешь со мной? — крикнул я своей спутнице.
— Иду.
Мы стояли посреди гостиной, заставленной кушетками и стульями. Впечатление такое, будто те, кто здесь жил, в один прекрасный день куда-то ушли и больше не вернулись. На столе стояла чашка. Шнур от торшера по-прежнему в розетке. И все покрыто толстым слоем пыли. В воздухе стоял слабый животный запах.
Я направился к книжному шкафу. Мое внимание привлекла фотография в рамке, явно занимавшая почетное место. Мужчина в морской форме, моего возраста или даже моложе, хмуро смотрел в объектив камеры. Он держал за руку мальчика лет десяти-одиннадцати. Голова слегка наклонена, словно он сомневался в том, что снимок получится. И моряк, и мальчик были узкоглазые, с тонкими носами.
— Господи!.. — прошептала О'Коннел у меня за спиной. — Это же тот самый мальчик!
— Он, — согласился я. — Мальчик на валуне.
Тот самый, чьи портреты мы рассматривали много дней подряд.
Мы с ней переходили из комнаты в комнату, пересекали солнечные лучи с танцующими в них пылинками. Небольшая столовая вмещала стол и шесть стульев. Посередине стола — ваза, из которой торчали тонкие мертвые веточки. Листья на них давно обратились в прах.
На кухне мы обнаружили низкую железную плиту и небольшой, с закругленными углами холодильник. Пол украшало мышиное дерьмо. На кухонном столе — слой плодородной грязи. В почерневшей от плесени раковине — тарелки. Рядом аккуратно скрученная и не тронутая временем змеиная кожа.
Я не горел желанием открывать холодильник, однако в шкафчики заглянул и обнаружил на полках белые тарелки, стеклянные оранжевые миски и высокие стаканы.
О'Коннел кивнула на висевший рядом с задней дверью календарь.