— Я никогда не спускалась сюда, — призналась Амра. — Не могу поверить, что ваша мать до сих пор хранит это.
— Циклоп все видит, все сохраняет.
Амра нахмурилась и укоризненно посмотрела на меня. Она терпеть не может, когда Лью или я называем мать так. Затем ее взгляд упал на какую-то коробку на полке с играми.
— «Мышеловка»! У меня тоже когда-то была такая!
Мы сняли игры с полки и стали вспоминать, кто во что играл в детстве. Я не мог поверить, что Амра никогда не сражалась в «Уничтожьте их, роботы!». Мы отложили «Мышеловку» в сторону, чтобы забрать ее с собой. Я знал, что все игры здесь полностью укомплектованы, в них все в целости и сохранности, хоть прямо сейчас садись и играй.
— Вот истинный шедевр! — сообщил я и разложил массивную, перекошенную игральную доску, склеенную в местах разломов клейкой лентой, желтой и пересохшей. «Жизнь и смерть».
— Откуда она? — спросила Амра.
— Эту игру мы с Лью придумали сами. Вырезали кусочки игровых досок из «Монополии», «Риска» и других…
— Мать, наверно, была готова убить вас!
— Угу, — усмехнулся я.
Затем присел на корточки и вытащил пластиковый мешок, набитый игрушками и игральными кубиками. На самом дне обнаружилась кипа рукописных страниц с карандашными картинками, изображениями моих детских увлечений: солдатиков, поездов, супергероев. Официальные правила.
Амра продолжала охать и ахать над новыми находками.
— «Останься в живых», «Не ломай лед» — это просто невероятно!
Я пролистал выцветшие страницы, пытаясь вспомнить, как нужно играть.
— Бах!
Я поднял голову и увидел, что Амра целится в меня из рогатки. Заметив выражение моего лица, она опустила «оружие».
— Что? — тихо спросила Амра.
Я резко встал, чувствуя, как шумит в висках кровь.
— Положи на место! — произнес я, чувствуя, как перехватило горло. — Не надо… я и не знал, что эта штука здесь.
Я забрал у нее рогатку. Самодельное оружие казалось удивительно маленьким в моих руках. Обрезанная раздвоенная ветка, полоска резины с лоскутком кожи, в который закладывались «боеприпасы».
— С тобой все в порядке?
— В порядке.
Я сунул рогатку в какую-то открытую коробку. Затем взял в руки ее гладкие и прохладные ладони.
— Ты должна пообещать мне одну вещь.
— Какую?
— Ты позволишь мне победить в «Уничтожьте их, роботы!». У меня очень хрупкое самолюбие.
Я лежал поверх одеяла в трусах и футболке и разглядывал ночные тени, окружавшие мою кровать, ожидая, когда во всем здании станет тихо. Мать превратила мою спальню в швейную комнату. Вдоль стен высились коробки и отрезы ткани. В углах также стояли рулоны материи. В дни моего детства по стенам были развешаны мои рисунки, изображавшие придуманных мной супергероев и супернегодяев. Лежа в кровати, я разглядывал Человека-Радара, Доктора Тормоза и Мистера Смерча, представляя себе, как они двигаются и действуют, даже когда — особенно когда — их очертания были слишком нечеткими, чтобы их можно было толком рассмотреть. Картинки особенно хороши в сумерки.
В больнице стены моей палаты были идеально простыми, правда, некоторые из старожилов клеили на них липкой лентой плакаты (только никаких фотографий в рамках: стекло, гвозди и проволока были под запретом). Впрочем, я засыпал без особых проблем. Каждый вечер в половине десятого мне давали две желтые таблетки, и в десять я спал без задних ног. На всякий случай сиделки все равно запирали меня — врач поведал им о моей проблеме с лунатизмом.
После того как покинул больницу, я каждую ночь устраивал стратегический совет с самим собой. Сколько таблеток мне нужно перед сном — одна или две? Когда именно их следует принимать? Последние шесть капсул нембутала находились в моей дорожной сумке у изножия кровати, а рецепта на новую порцию у меня не было. Таким образом, я оказался на голодном пайке. Этой ночью я ничего не стал принимать. Спать я пока что не хотел и решил, что если подольше пободрствую, то смогу спокойно уснуть. Шум, заметно усиливавшийся после наступления темноты, впервые за последние недели звучал достаточно тихо. Возможно, на меня благоприятно повлияло возвращение в родительский дом.