Та женщина не заметила Маркуса. Связка дров, которую она несла на голове, рассыпалась по земле. Гарвей поступил так, как сделал бы на его месте любой воспитанный человек: он нагнулся, чтобы собрать дрова.
– Тысячу извинений! – воскликнул он – Я отнесу вам дрова, только скажите адрес. Простите, ради бога…
Повисшая тишина заставила его забыть о дровах. Вокруг него собралась, верно, целая сотня людей, и все они молчали. Никто не понимал, что он делает там, посреди улицы. Им казалось непостижимым, что белый человек стал собирать дрова для черной женщины. Маркус взглянул на нее. Лицо негритянки не выражало негодования: на нем был написан ужас.
Они задержались в Леопольдвиле дольше, чем представляли вначале. Уильям и Ричард не теряли время даром и с удовольствием пользовались гостеприимством друга отца. Этот человек организовал для них множество встреч, которые помогли новичкам освоить азы жизни в Конго. Поскольку Маркуса в этих беседах участвовать не приглашали, он заскучал и потому очень обрадовался, когда экспедиция, пятнадцать дней спустя после их приезда к берегам Африки, двинулась наконец в глубь страны.
В тот самый день его познакомили с Годефруа, низкорослым коренастым негром, который напоминал краба. Казалось, его кости были в два раза толще, чем у других людей. Он носил короткие штаны, из-под которых виднелись мускулистые кабаньи ноги, и цилиндрическую шапочку на манер турецкой фески. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, напоминало землю после долгой засухи. Линии образовывали на коже четкий геометрический рисунок, похожий на отпечаток стальной паутины. Друг герцога посоветовал взять его с собой. Годефруа был немногословен.
– А где же мулы? – спросил Маркус.
Уильям рассеянно махнул рукой, и Маркус увидел рядом с багажом сотню негров, вся одежда которых состояла из длинных трусов. Они сидели с безразличным видом в позе лягушки, уперев локти в колени, в ожидании приказа двинуться в путь.
– Носильщиков здесь найти нелегко, – сказал Уильям. – Понадобилось все влияние друга отца, чтобы завербовать этих.
Гарвей никогда бы не подумал, что сельва начинается так близко от города. Через два часа после начала похода ничто вокруг не напоминало о присутствии человека. Сельва поглотила их.
Пожалуй, мы не будем задерживаться на подробном описании их похода через джунгли. Это уже сделал Стенли,[4] когда назвал эти края «зеленым адом». Отметим только, что даже экзотика со временем может показаться однообразной. За первые три недели похода ничего особенного не случилось. Эспедиция целыми днями шла вперед, вытянувшись в длинную цепочку. Поскольку тропинка была узкой, а над головами путников смыкалось множество ветвей, образуя плотную зеленую пелену, казалось, что они шагают по длинному туннелю. Порой зелень превращалась в прочный непробиваемый щит, а иногда щетинилась саблями, которые больно ранили кожу. Свод густой растительности не позволял солнечным лучам достичь земли, поэтому разница между ночью и днем практически стерлась. К вечеру экспедиция становилась лагерем на какой-нибудь прогалине, а утром снова двигалась в путь. Дни были похожи один на другой.
Уильям, как всегда, был одет в белое. Белый пробковый шлем, белая рубашка, белые брюки. Исключение составляли черные сапоги с высокими голенищами, которые делали его фигуру еще более стройной. Ричард носил униформу цвета хаки и широкополую австралийскую шляпу, к которой сзади была пришита узкая белая лента, спускающаяся вдоль спины. Это было средство защиты от солнечных лучей: в то время считалось, что тропическое солнце пагубно влияет на позвоночник европейцев. Оружие братьев в точности соответствовало их фигурам. У Уильяма была легкая автоматическая винтовка винчестер, а у Ричарда – огромное ружье, выстрелом из которого, если верить рекламе, можно было убить наповал взрослого слона. Когда высота зеленого свода позволяла, Уильям и Ричард путешествовали на чем-то вроде переносных кресел, установленных на плечах четырех носильщиков, вроде тех, которыми пользовались древние римляне. А как переносил эти переходы Маркус? Неужели его коротенькие ножки выдерживали длительные марши в столь тяжелых условиях? Против всех ожиданий они прекрасно справлялись со своей задачей. У уток тоже короткие лапы, а плавают они всем на зависть. С Гарвеем было нечто подобное. Его голову надежно защищала от солнца простая фуражка. Он засучивал рукава легкой льняной рубашки, поверх которой лежали только кожаные подтяжки брюк. Сапоги, которые обычно носят рабочие, казалось, были специально предназначены для ходьбы по джунглям. Когда Маркус шел среди деревьев, у него прибавлялось силы, словно сельва была для него естественной средой обитания.
Деревья… Годефруа много рассказал о них Гарвею. Именно он объяснил Маркусу, что те раскаты грома, которые иногда слышались во время их переходов, не были звуками далеких гроз. Время от времени где-то в сельве раздавался взрыв, и, казалось, там раскалывалась земля. Однако никакого ливня этот грохот не предвещал.
– Это не гром, – сообщил Маркусу Годефруа своим невыразительным тоном. – Это умирают большие деревья. Они падают, и шум разносится по сельве далеко-далеко.
У некоторых деревьев стволы щетинились шипами, которые были длиннее штыков или шире острия топора. Стволы других казались покрытыми железом, у третьих кора напоминала складки бархата. Иногда деревья выпрастывали свои корни на тропинку, и тогда целая древесная баррикада преграждала им путь – приходилось перепрыгивать через нее, а иногда даже перелезать. Встречались порой и деревья-убийцы, которые обвивали стволы своих сородичей и душили их, как питоны. На некоторых участках этого зеленого туннеля воздух был таким спертым, что люди задыхались. Им казалось, что они дышали горячим газом. Тогда они, задерживая дыхание, преодолевали этот участок бегом, словно были под водой и стремились выбраться на поверхность раньше, чем в легких закончатся последние запасы воздуха.
А звуки этого леса… похожие на непрерывное жужжание, поднимающееся по спирали, на которое накладывались более низкие ноты… Сельва в любую минуту могла вдруг усилить звук – постепенно и по нарастающей. Иногда постоянство ритма опьяняло людей и придавало им ложную энергию, и тогда они, как гребцы на галерах, подгоняемые ударами барабана, ускоряли движение и преодолевали десять миль, словно одну. Порой звуки пронзали их плоть и дробили кости.
Уильяму, с его светлыми глазами, приходилось несладко. Свет в Конго не имеет оттенков. В глубине леса день превращался в зеленые сумерки. Но иногда, совершенно неожиданно, процессия выходила на открытое пространство, и тогда взрыв света ослеплял их. Контраст ранил хрупкую сетчатку серых глаз.
Уильям был мастером тщательно отмеренного холодного удара. Но сейчас избыток света вызывал у него припадки горячей ярости. Однажды ему под руку попал Маркус. Случилось это так.
Как-то раз, когда наступило время обеда, носильщики получили приказ открыть несколько ящиков. Внутри оказались цепи и колодки, которые негры должны были надеть, чтобы получить свою порцию похлебки. Годефруа переводил слова Уильяма:
– Каждый день возле котла стычки и ссоры. С сегодняшнего дня вы будете стоять в очереди вот так. Хватит толкаться.
Беднягам хотелось есть, и они подчинились. Несколько минут спустя Годефруа и Маркус раздавали еду веренице скованных людей. Колодка на шее каждого носильщика была прикована к колодке предыдущего и следующего за ним, ни для кого не было сделано исключения. Уильям подошел к огромному котлу, когда Годефруа наливал черпаком похлебку в деревянные миски. Уильям часто моргал – лучи солнца жгли ему глаза. Он закричал на Маркуса:
– Что это ты о себе воображаешь! Ты кто: помощник повара или шеф французского ресторана?
Маркус растерянно мотал головой, глядя то на котел, то на деревянные миски, не понимая, что имел в виду Уильям.
– Не трать еду понапрасну! – уточнил тот. Маркус окинул взглядом длинную цепочку из ста человек, похожих друг на друга, как морские сардины.
– Но они и так очень ослабли, – вступился он за носильщиков. – Им приходится тащить на плечах двадцать килограммов целый день.