– А что дальше?
На этом месте повествования произошел небольшой инцидент. Мне хочется рассказать о нем. Я просил Маркуса излагать о событиях последовательно и спокойно, а он лишь выражал свои эмоции. Не думаю, что в этом был какой-то злой умысел. Скорее всего, в его душе неосознанно возник протест. Мне приходилось то и дело просить его не отвлекаться и не спешить, иначе невозможно было работать. Но Гарвей не слушал меня: чувства захлестывали его, и он не мог выполнить мою просьбу. Ненависть к братьям, особенно к Уильяму, одолевала его. Он потрясал своими цепями и был готов в любой момент впасть в истерику. Но вдруг весь этот словесный поток иссяк.
Сержант Длинная Спина встал за спиной Маркуса и положил свою холодную дубинку ему на плечо так, чтобы она касалась шеи. Просто положил и все. Но Маркус смолк и задрожал, немедленно прекратив ругань.
– Гарвей, – приказал Длинная Спина, – отвечай на вопросы, которые тебе задают.
Мне не нравилось подобное вмешательство. Длинная Спина делал меня соучастником своей дубинки. С одной стороны, мне нужно было получить от Маркуса некоторые сведения, а с другой, я не мог влиять на сержанта. Я сказал:
– Маркус, ты еще ничего не говорил об оружии тектонов.
– О каком оружии? – спросил Гарвей, сглатывая слюну и поглядывая краешком глаза на Длинную Спину.
– Ты еще ни разу не упомянул о вооружении тектонов, – сказал я, просматривая свои записи. – Ты говорил лишь о шлемах и доспехах, которые защищали все их тело. Но я не могу описать, как тектоны штурмовали частокол, не рассказав об их оружии.
Дубинка Длинной Спины дотронулась до подбородка Маркуса. Заключенный переводил взгляд своих широко открытых глаз с нее на меня.
– Тектоны использовали только дубинки, – ответил он.
Совершенно неожиданно Длинная Спина улыбнулся. Точнее, поднялись уголки его рта, словно кто-то подкрутил соответствующий винтик отверткой. Но, когда речь шла о таком человеке, как Длинная Спина, подобную гримасу можно было считать почти хохотом. Я думаю, что в глубине души этот человек уважал достойного противника. Он вернулся к своему стулу и сел, положив дубинку на колени. Сверху ее покрывал слой каучука. Я спросил себя, не в Конго ли был добыт этот материал.
– Как вы не можете понять, – сказал Маркус, который теперь почувствовал себя спокойнее, – у тектонов не было ни ружей, ни пистолетов, никакого другого оружия.
Он сделал длиннющую паузу, а потом прошептал:
– Оружием были они сами.
15
Тектоны вернулись не сразу. Их стратегия теперь изменилась, но оказалась весьма неудачной: из «муравейника» вылезала парочка тектонов и бежала, описывая зигзаги, к двери в частоколе, чтобы взломать ее. Солдаты, посланные на такое задание, были обречены на смерть – пули сражали их раньше, чем они могли дотронуться до бревен.
Вылазки повторялись через разные промежутки времени: иногда вслед за одной парой сразу же появлялась другая, а иногда между атаками проходило около получаса. Над прогалиной уже взошла луна, а упрямые тектоны не прекращали своих попыток. Из глубины шахты послышалась мелодия. Казалось, эти низкие ноты издает множество английских рожков.
– Вы слышите? – крикнул нам Ричард со своей позиции. – Мне это напоминает гимн моего полка!
И он засмеялся своей язвительной шутке. Уильям тоже захохотал. Два тектона вылезли из «муравейника». Пока Ричард целился, его брат убил их из своего винчестера.
– Эй! – возмутился старший Кравер. – Следующие – мои!
Маркус не спал почти всю предыдущую ночь и попросил у Уильяма разрешения отдохнуть. Их положение казалось теперь менее опасным, и Краверы даже обнаружили некий спортивный интерес в уничтожении нападавших, поэтому Гарвею позволили оставить пост.
Воспользовавшись возможностью, он крадучись подошел к палатке Амгам. Девушка сидела прикованная к столбу: на сей раз Уильям надел на нее колодки носильщиков. Знал ли он об отлучках Амгам? Маркус обнял ее и повторял только:
– Девочка моя, бедная девочка…
Однако жар ее поцелуев и объятий означал что-то другое. Она радовалась тому, что Гарвей остался жив, но одновременно хотела выразить какую-то мысль. Амгам испытывала вполне разумное отчаяние, стараясь ему что-то объяснить. Маркус не обращал внимания на ее слова, пока она не схватила его обеими руками за рубашку на груди жестом официанта, который прогоняет пьяного посетителя. И тут он понял, что хотела ему сказать пленница: уходи!
– Ты ничего не знаешь, – пытался успокоить ее Гарвей. – Ты не видела, что происходит там, снаружи. Это первая в истории вертикальная война. Но Краверы в ней побеждают.
Нет, это он ничего не знал. Амгам не оставляла попыток объясниться и рисовала какие-то значки на песке своим шестым пальцем. Но Маркусу был незнаком алфавит тектонов.
Тем временем вылазки тектонов продолжались. По-прежнему звучала музыка. К звукам подземных рожков теперь примешивался бой барабанов, которые издавали своеобразные звуки: словно кто-то бил камнем по камню. Весь этот концерт, казалось, был написан для оркестра каменных инструментов. На прогалине он отдавался холодным и воинственным эхом. Иногда слышались голоса Уильяма и Ричарда, которые подбадривали друг друга. Они даже смеялись, приветствуя каждый удачный выстрел. Маркус обеими руками гладил щеки Амгам.
– Милая моя, мне только хотелось сказать тебе, что я жив. Неизвестно, чем все это кончится. Но вспомни вчерашний вечер: это кажется невероятным, но наши дела были куда хуже, чем теперь.
Маркус никак не мог отвести своих рук от лица Амгам. Никогда раньше они не горели таким огнем.
Как бы то ни было, Гарвею надо было покинуть девушку. Он не хотел даже думать о том, как разъярился бы Уильям, если бы увидел их вместе, в объятиях друг друга. Когда Маркус собрался уходить, Амгам запротестовала, потому что еще не смогла объяснить ему то, что хотела. Он был в изнеможении. Целые сутки страшного напряжения измотали его нервы, и ему необходим был отдых. Гарвей вошел в свою палатку и, едва его тело коснулось постели, уснул.
Маркуса разбудила чья-то рука, которая трясла его за плечо. Все еще пребывая в полусне, он старался не обращать на это внимания, но тут кто-то прошептал его имя прямо у него над ухом.
Гарвей узнал этот голос:
– Пепе? Пепе?
Пепе пришлось заткнуть ему рот.
– Не кричи. Краверы могут тебя услышать.
– Что ты здесь делаешь? – удивленно спросил Маркус. – Зачем ты вернулся?
– Зачем? За тобой, непонятливый ты человек! Я уже давно слежу за поляной из леса, а когда увидел, что ты вошел в палатку, и убедился в том, что Краверы в эту сторону не смотрят, пробрался сюда. Они сейчас слишком заняты обороной.
Глаза Маркуса по-прежнему были припухшими и красными, и, пока Пепе рассказывал ему свою историю, он тер их руками.
– Случилось чудо, Маркус, со мной случилось чудо!
– Чудо… – повторил за ним Гарвей, не понимая, о чем идет речь.
– Настоящее чудо! – воскликнул Пепе. – Эти люди простили меня. Разве это не чудо? Я думал, они меня убьют. Когда я помог им выбраться из шахты, мы пустились наутек и бежали день и ночь. На следующий день я сказал им, что они могут убить меня, если захотят: ружье не смогло бы защитить меня. Но они не желали мне зла. Если я и помог сначала украсть их жизни, то потом вернул им их. Мы были квиты.
– Это хорошая новость, Пепе, – сказал Маркус, который еще до конца не проснулся.
Негру показалось, что голос друга был слишком равнодушным, и он потряс его за плечи:
– Ты что, не понимаешь? На тебя это тоже распространяется! Я их спросил об этом, и они ответили, что ничего тебе не сделают. Эти люди прекрасно знают, что единственные злодеи на поляне – белые, откуда бы они ни явились. Ты можешь бежать! – И Пепе потянул за руку: – Пошли!
– Теперь ты ничего не понимаешь, – сказал Маркус, вырывая ладонь из его руки. Он окончательно проснулся. – Я никуда не пойду без нее. А с ней мне идти некуда.
Пепе ничего не ответил. Из палатки была хорошо слышна стрельба братьев Краверов. Винтовка Уильяма палила куда чаще, но ружье Ричарда издавало более мощный, громовой звук.