– Давай сюда, – он взял шлемофон связиста, – я – «Коломна», прием.
– Я – «Ведущий», остановите «коробочки», впереди бой, там разберутся без вас. Ждите моих указаний. Прием.
– Вас понял, прием, – и, обернувшись к Мамаеву, крикнул ему в ухо: – Всем стой, дистанция десять метров, на обочину не съезжать! Вести наблюдение.
Колонна встала. Не далее чем в двух-трех километрах в «зеленке» поднимались облака коричневой пыли от разрывов снарядов, в разные стороны разлетались куски стен и земли, лохмотья виноградной лозы, ухали орудия, и в паузах между выстрелами слышался дробный стук крупнокалиберных пулеметов. Водители афганских машин, побросав разукрашенные колымаги, убежали от дороги подальше и прятались в канавах, воронках, опасаясь, что душманы подожгут и их грузовики. Кто знает, что у них на уме. Успокаивало только то, что десятки приземистых боевых машин остановились рядом с ними и, развернув стволы в обе стороны, прощупывали сквозь прицелы каждый дувал, каждую щель или пригорок.
На бронетранспортере к комбату подскочили комендачи.
– Вы «Коломна»?
– Я. Командир батальона подполковник Усачев. А что там?
– Да ничего, все в порядке. Приказано вас придержать до прояснения обстановки, так сказать. Чтоб вы тут без особенной инициативы, а то мало ли что…
– Не понял.
– А что тут понимать. Бывали разные случаи, тельник на себе рвут, рукава засучивают, так сказать, и в бой, а нам потом трупы таскай. Непорядок. Каждый своим делом должен заниматься. – Усатый, немолодой прапорщик в таком же белом шлеме с буквой «К», как тот старлей перед Салангом, объяснял толково, он бы вполне смог работать вахтером в каком-нибудь солидном учреждении или вышибалой в кабаке. – А там что… Там, обычное дело, «духи» на трассе засаду устроили, выпустили две гранаты в машину сопровождения, в БРДМ.
– Ну и… Попадание есть?
– В том и дело, что есть. Первая мимо, вторая – в цель, насквозь оба борта. И головной тягач с топливом подожгли. Они ведь, сволочи, всегда так делают, на самом деле им наливники нужны. Но пока броню не выведут из строя, за колонну не берутся. Так что вы застряли, придется обождать.
– А что с экипажем БРДМ?
Комбату не хотелось перед таким маститым прапорщиком и сержантом казаться сентиментальным новобранцем, но этот вопрос вырвался у него сам собой, со смесью тревоги и любопытства в голосе, прапорщик говорил о событии и ничего – о людях.
– Есть потери, куда же тут без них. Водитель, так сказать, как всадник, то есть без головы, угораздило парнишку, наводчика посекло осколками, командир взвода сопровождения жив, вообще-то чудом уцелел.
– Это что, тоже обычное дело?
– Да нет, не совсем. Обычно гранатометчик не успевает зарядить вторую гранату. – Комендач так и не понял вопроса и продолжал рассказывать азбуку дорожной войны. – По ним, скорее всего, два расчета стреляло. А может, и башенный наводчик замешкался, не успел ответить. Вот вас бы не стали трогать. У вас тут столько орудий, вам полминуты хватило бы, чтобы на пятьсот метров от трассы все выбрить начисто. Они же не самоубийцы, они ведь что, они деньги зарабатывают. Тем более что здесь таких машин, как ваши, мало.
Усачеву не приходилось раньше оценивать истинную огневую мощь своего батальона, и слова прапорщика-комендача для него прозвучали настоящим открытием, это согрело.
– С тобой поговоришь – всю обстановку разведаешь.
– Так ведь дорога. По ней и машины, и грузы, и все новости движутся, так сказать. В одном конце аукнется, в другом – откликнется. Да, ничего, товарищ подполковник, пообвыкнете, оно все проще станет. А что до душманов, сильных они не трогают – они слабых бьют. Это же как два пальца… Ну вы поняли.
– Но чтобы ответить на выстрел, надо увидеть, откуда стреляют?
– Это, как придется, а главное – не слишком много думать. Выстрел гранатомета, конечно, видно, но здесь другие правила. Жизнь, она учит. Увидел – не увидел, неважно – бей, так сказать, пока цел. На огонь надо отвечать немедленно, по направлению или в секторе стрельбы сразу со всех стволов.
– Короче, кто под гребенку попадет…
– Выходит, что так. А как по другому-то? По-другому не выживешь, сожгут.
Этот прапорщик, случайный встречный, которого завтра он, возможно, даже и не вспомнит, читал ему, как с листа, как Библию, основы нового мироздания, просвещал, под руку вводил в грязный храм войны. Война не ведает корысти, она честна и открыта, на войне враги знают друг друга в лицо. Но если она примет твою молитву, твою веру, то, ради чего ты взял в руки оружие, поможет пережить любую боль и сохранит душу.
– Сам-то давно в этих краях?
– Полтора года уже есть, до дома немного осталось. Без нужды и без повода стараюсь не вспоминать, так оно легче. Но, глядя на вас, свеженьких, как не погрустить. Как там Союз, как Ташкент?
– Все так же. Женщины в юбках, водка – пять-тридцать, в «Заравшане» красную икру дают, скоро каштаны распустятся.
– Эх, хорошо дома! А здесь все, как в кривом зеркале, так сказать, наоборот. И женщины в парандже, и водка – сорок чеков, сумасшедшие деньги, а «зеленка», будь она неладна, лучше б никогда не распускалась. Вот дотяну до сентября – и вперед, домой.
– Ты там быстрее всех нас будешь.
– Сплюньте через левое плечо, на всякий случай, так сказать.
Из-за этого происшествия, из-за сбоя в графике движения и большого затора на трассе «Ведущий» протянул колонну за Джабаль-ус-Сарадж и остановил у КПП, что находилось почти напротив входа в Панджшерское ущелье, здесь и дал команду на привал. Выбравшись из машин, механики проводили контрольный осмотр, который в пути никогда не бывает лишним. Офицеры пятой роты, разминая ноги, по привычке потянулись к четвертой, в голову колонны, там Козловский уже успел познакомиться с местными танкистами, охранявшими дорогу. Закурили.
– Мужики, говорят, что «духи» нас не ждали, иначе не стали бы у нас под самым носом спектакль устраивать.
– Для них наливники – лакомый кусочек. Горят, как факела.
– Если с соляркой, то как факела, а если с бензином…
Новый знакомец, танкист без знаков различия на комбинезоне, был не особенно расположен к разговорам, но как не покурить за компанию, когда перед этими желторотыми студентами-первокурсниками он почти профессор с кафедры боевых действий. Бледнолицые, чуть напряженные, нелепые в своей свежей форме, они только-только из Союза и даже пахнут по-другому – домом.
– Представляете, у них дороги начали строить только лет тридцать назад. – Марков процитировал информационный бюллетень, прочитанный перед отправкой в Афганистан. – Здесь шофер был что у нас космонавт, очень уважаемый человек.
– Теперь водилам не позавидуешь. Они – смертники.
Танкист знал, что говорил, перед его глазами каждый день проходили тысячи машин, и все они везли свой ценный и бесценный груз, давая жизнь и людям, и экономике. Именно они и являлись целью душманов.
– Они своего почти ничего не производят. Ну там рис, кукуруза, кишмиш, шерсть, каракуль. Ну это на прокорм, а больше-то ничего, – продолжал цитировать Марков.
– Если ты – мурза, то хватит и на прокорм, и на все остальное, а если ты от сохи, то либо всю жизнь гнись над этой сохой, либо вливайся в рабочий класс и – на дорогу. По-другому не заработаешь, вся страна от дороги кормится. Вот и весь выбор. И все в соответствии с историческим материализмом, – сделал ремарку и Ремизов.
– Положим, «духи»-то на трассу с автоматом да с гранатометом выходят. Тоже, чтобы кормиться. У них совсем другой выбор. Так что, Арчи, на практике расклад получается гораздо тоньше.
Хоффман саркастически улыбнулся, покрутил желтый от табака ус, он всегда знал больше других, может быть, и потому, что много читал, в том числе и иностранную периодику в оригинале, не проходившую цензуру. Может быть, и по другой причине – потому что во всем сомневался. Он умел видеть события с их обратной стороны. С его знанием английского и критическим складом ума получился бы настоящий разведчик-аналитик.
– Кто с тобой поспорит, тот трех дней не проживет.
– В новых условиях эта шутка особенно злободневна. Вот и не спорь со мной. А что, Ренат, там и нашим досталось?