«Пане-лоцмане» и другие рассказы
Борис Степанович Романов родился в городе Валдай, Новгородской области. Капитан дальнего плавания. Член Союза писателей. Его книги: «Соленый огонь», «Тревожные сутки», «Через ярус», «Третья родина», «Причалы мужества», «Капитанские повести» — изданы в Мурманске и в Москве.
МОРЕПЛАВАТЕЛЯМ С ПОРТОМ ПРИПИСКИ МУРМАНСК ПОСВЯЩАЮ
ПЕРВЫЙ ЛОЦМАН
Костя Баянов ни разу не проходил Босфора.
Поэтому, когда в синем мареве проступила сероватая издали башенка маяка Румели, он закурил сигарету и стал вспоминать наставления, которыми его в изобилии снабдили в Одесском порту, в пароходстве, а еще больше — те советы, которые давали ему друзья за фужером сухого вина в «Волне» и «Ланжероне».
Раздумывал он недолго: «Так и так, все равно нужен лоцман».
Костя решительно кашлянул, сдвинул свою капитанскую фуражку на затылок.
Гористое турецкое побережье проявлялось из дымки, как фотоснимок.
Вслед за резкими вершинами Мермерджик-Сыртлары, башней маяка и береговыми обрывами проступали нечеткими пятнами прибрежные ложбины, какие-то домики, два парохода, дымившие у входа в Босфор, и полдесятка мелких суденышек, разбросанных на разных курсах слева и справа. В бинокль было явственно видно, как дрожал воздух над прогретой землей…
Костя вытащил воротник рубашки из-под ремешка бинокля, разгладил помятую ткань и крикнул в открытое окно штурманской:
— Ну как, Александр Андреич, есть место?
Третий штурман Александр Андреевич Творожков, высокий, круглолицый, ни капельки не загоревший, всплыл в зеленоватом сумраке штурманской рубки и, глуховато упирая на «о», сказал:
— Есть… Что-то невязка очень маленькая…
— Значит, точно вышли. Сейчас проверим. — Костя склонился к пеленгатору.
Собственно, Костя, он же Константин Алексеевич Баянов, сейчас не только впервые проходил Босфор. Он только что прожил первые сутки своего первого капитанского плавания. Всего неделя как он принял новое судно — сияющий всеми углами теплоход «Карск» — и вот теперь шел первым рейсом в порт приписки, в Мурманск.
Костя еще не успел опомниться после приемки и сам сиял, как его новый теплоход. Но этого никто не замечал, потому что команда — сплошь молодые ребята, северяне — радовалась новому судну, и новому плаванию, и возможности погреться в столь неурочное время. Радовались и заходам в Геную и Марсель, где мало кто из них бывал…
— Ну вот… Очень хорошо вышли, так и должно, Александр Андреич. Распорядитесь-ка турецкий флаг поднять, к территориальным водам подходим, — сказал Костя.
Слово «распорядитесь» было длинновато, куда прямее было бы сказать «прикажите», — но именно так говорили старые парусные капитаны… Кроме того, тут был какой-то особый тонкий оттенок, специфический смысл.
Костя всегда думал, что у него на судне порядок будет не только образцовым, но и особо тонким, точным, морским…
Красный турецкий флаг со звездой и полумесяцем затрепыхался на фок-мачте.
«Великоват, пожалуй», — отметил про себя Костя и стал наблюдать за фелюгами. Суденышки были убогие, деревянные, над водой блестела черная смола, а выше сверкала нестерпимо синяя краска такого цвета, какой можно встретить только на Ближнем или Среднем Востоке; а еще выше виднелась оранжево-черная рубочка, из которой почти по пояс торчал шкипер.
Одна из фелюг вдруг резко повернула вправо и полезла под нос «Карска». Костя рывком поставил рукоятку машинного телеграфа на «стоп» и лихорадочно задергал привод сигнального тифона. Фелюга рыскнула влево и пошла параллельным курсом.
— Ну то-то, «свободный мир». — И Костя повернулся к вошедшему старпому: — Боцмана на бак, к якорям. Да объявите людям, чтоб на мостик не лезли, когда Босфором пойдем, а то как пить дать от любопытства все сюда кинутся. Так распорядитесь, Григорий Петрович.
Старпом был в годах, лысоват и смугл. Он с неодобрением глянул на розовые щеки капитана и пошел к пульту судовой трансляции.
— А тифончик у нас ничего. Таким в любом порту погудеть приятно, — задумчиво сказал Костя, сдвинул фуражку на лоб и вышел на правое крыло мостика.
Фелюга проходила совсем близко. Она раскачивалась с борта на борт, и рыбаки, парни в одинаково серых куртках и серых штанах, курили сигареты, упершись спинами в рубочку, а ногами в низкий деревянный фальшборт. Головы их медленно поворачивались вслед «Карску». На корме фелюги лежала горка мокрых сетей.