— …Одна просьба, пайлот, — сказал Тебенькову, здороваясь, серый на лицо (то ли смертельно усталый, то ли язвенник), со впавшими щеками, капитан, — одна просьба: резких поворотов не делать…
— Хо, какие вопросы! Давайте для начала маленький вперед!
— Место у причала я просил, с краном, под перегрузку… — садясь в кресло и как бы угасая, продолжил капитан.
— Значит, будет и место…
— Как там капитан порта настроен? — еще тише спросил капитан.
— Как всегда, делово настроен…
— И нотариа… — начал капитан и не закончил: он уже спал — незаметно для рулевого, стоящего позади, спал, сидя в кресле прямо, и голову держа прямо, и руки легко держа на подлокотниках, — со спины ни за что нельзя подумать было бы, что человек спит. Тебеньков и сам так умел, когда был капитаном (обычно минут пяти хватает, чтобы снова стать как штык или — как огурец!).
«…В общем, думает сейчас (не исключено, что и во сне) мастер о заявлении морского протеста в нотариальной конторе, чтоб возможные убытки по грузу не отнесены были ни на счет судна, ни на счет судовладельца, хотя как божий день ясно: перегрузка будет немалых денег стоить плюс простой судна в Мурманске, хотя — и это тоже из практики ясно — торчать «Семжалесу» без толку на рейде Александрии, в роскошной средиземноморской воде, до обрастания днища (темпы разгрузки там еще те! — разве что у нас в Дудинке мешки с мукой медленнее выгружают)».
«Семжалес», называется! Где же это леспромхоз там нашли, у этой милой полузабытой морошково-семужной деревушки Семжи, где раньше, помнится, ло́цмана брали на портопункт Мезень, когда ходили из Архангельска снабженцем по Летнему, Зимнему, Абрамовскому, Конушинскому и прочим берегам Беломорья. Юные лета, юные (и не совсем) девы, жадные до встреч (и — меньше — до денег)! Здоровья было, как грязи на архангельских и беломорских улицах, и ноздри сами раздувались на запахи жизни. Чего и говорить, тогда и море пахло не то что нынче!
На штилевой воде за мысом Пинагорий, у входа в южное колено залива, увидел Тебеньков вообще-то неудивительную, но все же таки неожиданную картину, поглазеть на которую бросился весь находившийся на мостике комсостав «Семжалеса», отчего лесовоз еще более накренился: греческий рудовоз «Фаэтонос» испытывал носом прочность Кольской земли, и машина при этом у него работала вперед, на берег, хотя буксир, ошвартованный у борта, и буксир за его кормой молотили в обратную сторону так, что буруны хлестали по черной от мазута береговой черте.
«Зря горячку порют, — подумал Тебеньков, — надо ждать полного прилива — сам слезет. Впрочем, кэп — вулкан Стромболи, и Славка Подосиновиков — живчик, и буксиры за работу сполна получат, все верно».
— …Все, что движется, должно когда-то сталкиваться. Все, что горит, должно когда-то гореть. А все, что плавает на воде, должно когда-то оказываться на суше, — стоически произнес оживший капитан «Семжалеса». — Как, пайлот?
— Я этого чумного грека должен был в море вести, да вот на вас срочно перекинули…
— Значит, фортуна такова, — все так же фатально ответил капитан. Стало понятно, что он готовит себя к предстоящим испытаниям. В море ему было легче: там надо было держаться и командовать, а тут придется как-то отвечать.
Тебеньков нашел на рации канал буксиров, вызвал «Фаэтонос»:
— Чего там у вас стряслось, Слава?
— Да понимаешь, руль у них заклинило право на борту, и машина вовремя не отработала. Зря я согласился с тобой поменяться, Гаврилыч!
— Хо! А я-то при чем?
— Как! Как при чем? Ты же должен был идти на нем, а не я!..
— М-да… Спасательный контракт уже небось подписали? Ты подожди-ка, Слава, водичку часик-другой, может, тогда и снимешься…
— Легко смеяться, Гаврилыч! Зря я согласился!.. — Подосиновиков понизил голос. — А ждать не могу, Сверкун на борту командует…
— Буксиры надрываются, а ваша машина вперед работает?
— Так паровик же, вакуум держать надо. А?! Как вперед? Давно полный назад команда была!
Подосиновиков замолк, а кто-то из буксировщиков проворчал, впрочем вполне удовлетворенно:
— Во-во, тут потеешь…
Прежде чем окончательно уложить лесовоз курсом на юг, Тебеньков минуту поразмышлял о том, что назначение заместителя капитана порта Сверкалова шефом спасательных работ было исключительно удачным: Б. Б. (Буки Букиевич) Сверкалов был (вообще в жизни) большой философ, любил четкую, как меню-раскладка, организацию службы и не любил дергаться по пустякам (отчего презирал бокс, футбол и судоводительскую работу). Уж он-то хладнокровною рукой водворит на мостике суматошного «Фаэтоноса» порядок и непременно и без излишних дискуссий и повреждений снимет «Фаэтонос» с берега (заодно он с удовольствием снял бы с должности парочку лоцманов). Так что Славке Подосиновикову есть почему пускаться на подлог, и притом столь явно…