Вася молчал, затягиваясь зверским дедовским табаком.
— Не будешь? И то правда: пару бить — никого не бить.
Вася растоптал цигарку и сказал:
— Я к тебе с просьбой, дед: вынеси мне нож такелажный, финский, в сенцах слева на полке лежит. Да не бойся. Когда концы ростишь — без него как без рук, а я у старого свайку сломал.
— Эк сказанул! Я и не боюсь. Чего мне бояться, это ты, милок, бойся, — дед хмыкнул и пошел за угол, на другую половину.
Вася сидел, руки в колени, в дом идти боялся. Дед вернулся скоро, отдал Васе нож, громыхнул ведром, глянул на Васю. Глаз у деда даже не видно было.
— Отход на носу? Ну, иди-ка ты на тральщик, паря, не пачкай рук. Топай, топай. Заходи табачком побаловаться опосля, чего еще мужику надо?
Вася Шурухин медленно поднялся, посмотрел в зеленую стеганую спину деда Сереги:
— А ну поставь ведро, дед! Подержи-ка нож!..
1968
СИЛЬ ВУ ПЛЕ НА ДЖОРДЖЕС-БАНКУ
В те времена, когда мы с ним работали еще на рейдовых танкерах, я всегда начинал радоваться, когда видел его щеголеватую, собранную фигуру, сутулые боксерские плечи, поблескивающие кожей тужурки, и светлый скандинавский профиль. Фуражки ему шли любые. Что же касается обуви, то лучше было бы при швартовке ободрать ему краску с половины борта, чем наступить на свеженачищенный ботинок.
Его любили. Конечно, для нас он был просто кореш, Вадька Тартюк; сами понимаете, друзья уважают друг в друге недостатки и взаимно прощают друг другу слишком явные, слишком уж положительные качества, на то и дружба.
Итак, пока мы с ним работали вместе, я настолько привык к его целеустремленной фигуре на мостике, что мог бы различить его, пожалуй, за милю, стоило только увидеть его набрякший, погрузившийся по самые якорные клюза танкерок с отчаянно дымящей трубой. Мой стармех Сева Холмогоров всегда осуждающе смотрел на Тартюка, на его сияющие даже в сильный мороз ботинки: Сева давно хотел назвать Вадькину привычку носить яркие ботинки пижонством, но никак не мог выговорить это слово. Стармех стоял на нашем открытом всем ветрам и морозам мостике в капитально подшитых валенках и качал головой; у него у самого была своя привычка, от которой я не мог его отучить: на швартовках и вообще в сложных обстоятельствах он всегда взбирался на мостик, вместо того чтобы лезть в машину. Однако я потом убедился, что он по-своему был прав, так как бегал он в случае надобности очень быстро…
Вадька тогда возил мазут, а я — дизельное топливо, так что мы частенько воссоединялись у борта какой-нибудь плавбазы, стоящей на срочном отходе, или у борта тральщика, который стоял на еще более срочном отходе, или еще где-нибудь. Воссоединение происходило таким образом: Сева Холмогоров изготовлял традиционную сельдь по-архангельски с луком, заспанный артельщик выделял полбуханки черного хлеба, ну и поскольку ни один самый срочный отход не бывал ранее чем через восемь часов, то находилось время и для чая, а иногда и для доброй четвертинки, но это уже реже.
Хорошие были ночки: морозный пар на заливе, по корпусу слышно, как гудят грузовые насосы, выдавая солярку, а мы себе дуем чай после Севиной селедки!.. Когда же случалась четвертинка, то бывало несколько по-другому: Вадя Тартюк закуривал сигарету, долго качал ногой, глядя на кончик ботинка, и говорил:
— Я позволю себе сказать резюме. Все-таки это не та работа. Нужно подаваться на дальний заплыв. Каким красавцам мазут возим, а сами? Даже Макаров в люди вышел, здороваться перестал. Нет, только будет случай — я ухожу. Ву компроне?
Была у него еще и такая привычечка. Я помню, как на вечеринке он подошел к невесте Васи Селиванова и галантно предложил:
— Позвольте ангажировать вас?
Вася Селиванов, стоявший рядом, по простоте душевной побагровел, невеста его тоже застеснялась, ответила невнятно что-то вроде «никс ферштеен», а Вадя, чуть побледнев, так же галантно продолжил:
— Но? Ну что ж, милль пардон, мадемуазель, адьё! — И, едва заметно качнувшись, пошел дальше.
Вася Селиванов потом две недели допытывался у меня, что все это означало, пока я не отпросился на выходные, потому что мы с Васей плавали на одном судне и он имел практически неограниченное время для своих дознаний…
Итак, значит, Вадька Тартюк рассчитывал на случай, который должен был перекинуть его с невысокого мостика рейдового танкера на несколько этажей выше.