После того как Вадька ушел на «Быстрицу», я не видел его почти целый год.
Мы встретились на морском вокзале неожиданно. Знаете, после судовых рационов неплохо бывает сжевать хороший бифштекс.
— Вадька! Разве вы пришли?
— Бон суар! Садись. Я рад тебя видеть. Ты что, не знаешь, я же новое судно принял?! Маша, еще коньяк!
— Обождете, — улыбаясь, ответила Маша.
— Как же вы обращаетесь с заслуженным капитаном? — спросил я.
— Хочу — и обращаюсь! — сказала веселая Маша и подмигнула нам.
— Ну ладно, Вадька, я тебя поздравляю!
Он сидел по-свойски, и новенькая тужурка с погончиками о четырех лычках была ему очень к лицу.
Мы проговорили тогда долго, я в основном слушал. Улыбчивая Маша была готова обслуживать нас до бесконечности, но Вадька вдруг твердо сказал:
— На сегодня — хватит! Слушай, может, ко мне домой теперь, а? Лида, пожалуй, будет рада. А лучше заходи к отходу часов в девять на судно, рюмка «Баккарди» для тебя всегда найдется. Да и вообще переходи-ка ты к нам, чего застрял?
— Попробую исправиться, но теперь за тобой не угонишься.
— Это ты зря. Хотя, что поделаешь, се ля ви!
Он остановил мою руку и расплатился за все сам. Вырос Вадька, еще тщательнее стал его костюм, только плечи так и остались прежними, с сутулинкой. Выходит, не все меняется, даже если переберешься на несколько этажей выше?..
В девять утра ему уже было некогда. У него в салоне стояли с докладами механик и штурмана, а сам Вадька, слушая их, на пороге спальни менял мягкие домашние туфли на полыхающие лаком ботинки.
— Что смотришь — вещь? В Сент-Джонсе покупал. Продолжайте, продолжайте, Григорий Семеныч. Значит, претензий не будет? Отлично. Все свободны. Предупредите буксиры. Салуд! Ну, как дела? Хорошие ребята. Между нами говоря, в море можно сутками не вылезать на мостик…
— Как поживает твоя куртка, Вадька?
— Пока жива. Пожалуй, пора ее менять, а? — он похлопал меня по спине. — Извини, сейчас ко мне придут из главка.
…Когда плавбаза, облепленная тремя буксирами, вытягивалась на рейд, я стоял на причале в толпе провожающих, стараясь разглядеть на мостике Вадьку Тартюка. Мостик был высокий, и Вадька как-то потерялся на нем, а быть может, я еще не совсем отвык видеть его в другой обстановке и потому не находил глазами за сто метров, хотя раньше, ручаюсь, замечал за милю. Рядом со мной всхлипывала чья-то молодая женщина. Но Вадька Тартюк оставался самим собой: он был отличный моряк, не любил, когда его провожают слезами прямо на причале, и потому с женой всегда прощался дома…
Потом Вадькин след затерялся на промыслах в океане на полгода или даже больше, во всяком случае я долго ничего о нем не слышал, потому что сам ушел за границу принимать новое судно.
Первая весточка о нем пришла из розовых уст уже упоминавшегося в рассказе нашего однокашника капитана Геннадия Макарова.
Мы стояли у Медвежьего борт о борт, перегружая треску, и я отправился к Макарову в гости. Макаров, как всегда, был жизнерадостным и огорошил меня сразу, даже не помогая выпутаться из грузовой сетки, в которой меня опустили к нему на палубу.
— Хи-хи, — сказал Макаров, — слышал, Вадя-то Тартюк сгорел.
— Трави, — ответил я, выдирая из тросов каблук.
— Раз говорю, значит, сгорел. Случайно, говорят. Сидел в каюте, читал книжечку — хи-хи, — а помощник у него по запарке целую милю сетей на винт намотал. Буксировали в порт, то-се, простои, убытки, — скинули Вадю!..
…Эх, Вадька, Вадька! Богиня случая осталась верна тебе до конца! Только зачем она выдала тебе такой неподходящий билетик?
Я представил себе сутулую фигуру Вадьки Тартюка, какой я видел ее в последний раз на плавбазе, пожал гостеприимную макаровскую руку и полез обратно в грузовую сетку…
А потом я увидел Тартюка в знакомой куртке, сидящим верхом на куче всякого снабжения в кузове грузовика. Я помахал рукой, он лихо откинулся назад и громыхнул по крыше кабинки. Грузовик чавкнул тормозами, и Вадька спрыгнул прямо в холодную грязь.
— Бонжур! Видишь, какие пироги…
— Закури, Вадя.
— Не надо. Чего же ты не заходишь? Я уже месяц как в порту. Вышибли из-под меня капитанское кресло. Теперь каждый со мной снова на «ты», словно мы все щи из одного лаптя хлебали…