Ночью дважды выходила на связь заботливая Евдокия Якимовна, сообщала, что дозвонилась до Северо-Запад-Юго-Востокска, что там неудачей с зачетом недовольны, но все действия капитана Зернова по защите интересов пароходства одобряют. Тройка с плюсом.
Густейший туман липко обволакивал окна мостика, хриплые гудки судов едва пробивались до слуха и при этом всякий раз неприятно царапали зерновскую душу, тем более что на душе у него тоже было липко.
«А кто я такой? — думал он. — Всего-навсего капитан крупнотоннажного судна, средне-большой человек. Я не начальник пароходства, не писатель и не директор колхозного рынка. Меня может трясти гораздо больше людей, чем трясу я… У лоцмана Тебенькова будут неприятности, но не больше, чем у меня! Мы оба с ним жертвы. Для благополучия нам обоим не хватило всего одной выгруженной трубы… Как! А экипажу? А фирме?! А, может быть, всему министерству?!! Может быть, всей стране не хватило отметки о выгрузке одной трубы… Элементарного, ни к чему не обязывающего, зачета. И где же тогда справедливость, если вся эта трагедия должна сваливаться на одного капитана Зернова?»
К утру вышел на связь старпом, доложил, что все жены «Затонска» уже на проходной, что с экспертизой полный порядок и что он ждет в портнадзоре прибытия местных высоких властей.
Затем снова явился на катере красноносый капитан портнадзора Гуськов и вежливо попросил Семена Степаныча прибыть вместе с ним к капитану порта.
— Как же я могу оставить судно в этой обстановке?
— Не возражайте. Кроме Тигры… э-э… капитана порта, вас ждет сам Аз Азович, который будет сообщать о расследовании инцидента наверх. Итак?
— А где мой старпом?
— Матроса я привез. А старпом исполняет свой долг, стережет Тебенькова. Одевайтесь теплее.
Семен Степаныч покосился на демисезонное пальтишко Гуськова, вспомнил лоцманскую шубу и взял свою элегантную, подбитую ветром, куртку.
От причала Павел Яковлевич вел его извилистой тропой между терриконами руды и хеопсовыми пирамидами газовых труб, уходящими из тумана в облака.
— Навигация начнется — все мигом на Тюмень уйдут, — сказал, кивнув на трубы, Гуськов, но Зернов ничего не ответил, потому что ноги его заледенели в чикагских мокасинах с прошвой.
Капитан порта сидел за столом, украшенным букетом вымпелов судоходных компаний, Аз Азович, которого Зернов знал по нескольким совещаниям, посвященным безопасности мореплавания, сидел поодаль в кресле и похлопывал рукой в больших нашивках по журнальному столику, опять же таки украшенному букетом национальных флажков, а старпом стоял навытяжку у дверей. Вид у всех троих был сосредоточенный.
— Читайте, — вместо приветствия капитан порта протянул Зернову пачку листков. — Вот акты на пробу Рапопорта. Вот анализы крови. Читайте!..
Семен Степаныч взял листки, и руки его задрожали.
— Не понимаю…
— Читайте заключение, — сказал Аз Азович, — остальное — для специалистов.
— That is very odd, — прошептал, прочитав заключение, Семен Степаныч, — это очень странно…
— Так вы поняли, капитан Зернов, что мурманские лоцмана не пьют?! — усилил капитан порта формулу Павла Яковлевича Гуськова.
— Что же вы говорите! — в отчаянии прошептал Семен Степаныч.
— Что я говорю? Я говорю то, что говорят официальные документы! А что говорите на весь Союз вы? Старпом, вы присутствовали на анализах лично?
— Так точно, — по-военному ответил старпом, — я уже доложил Семену Степановичу, что с экспертизой все в порядке.
Зернов безмолвно опустился на подставленный дежурным капитаном портнадзора стул.
— Отдышитесь, — сказал, подымаясь, Аз Азович. — Я предоставляю вам возможность — хоть на коленях! — извиниться перед лоцманом и капитанами буксиров. Еще не хватает нам новогодней забастовки! Отдышитесь… Капитан не может быть менее правым, чем лоцман. Я полагаю, произошло недоразумение… без умысла. Всем — до свидания! Надеюсь, Юрий Леонидович, сегодня больше не будет ничего этакого во вверенном вам порту?..
…Когда «Затонск» под проводкой лоцмана Тебенькова швартовался к назначенному причалу, дородная Евдокия Якимовна Зернова лично принимала швартовы вместе с береговым матросом Дмитрием Химитричем, а экспансивные затонские жены, пришедшие встречать мужей, несмотря на мороз, в легких северо-запад-юго-восточных сапожках, кидали на высокий заиндевелый борт яркие оранжерейные цветы.
Тебеньков за всю швартовку не проронил ни слова, кроме необходимых команд. Безропотно подписывая ему и буксирам кучу квитанций к оплате, Семен Степаныч не удержался: