— Вам известна причина, по которой подобное могло случиться?
— Я…
— Большие провалы начинались с маленького шага, Зигмунд. Дьявол в деталях. Вы проверили батареи?
— Передатчику батареи не требуются, — поспешил сказать доктор. — Он работает от естественного тепла организма. И отключается только в двух случаях. Во-первых, если его удалить из тела. Но маячок был имплантирован под черепную коробку. Не думаю, что наш красавец способен сделать себе трепанацию…
Рашер коротко хохотнул, надеясь немного разрядить обстановку. А то ему уже мерещились искры, вспыхивающие в воздухе. Но под взглядом Хель заискивающая улыбка мигом скисла.
— А вторая причина?
— Если организм перестал вырабатывать тепло. — Доктор прикусил язык. Говорить о тепле в присутствии начальника станции ему показалось глупым. Слишком хорошо он помнил ледяную статую, в которую Хель превратила одного из своих нефелимов.
— То есть если он мертв, — сказала Хель.
— Э… Да.
Хель повернулась к окну. Доктор проследил за ее взглядом. Ему померещилось, что в стекло таращится чудовищный великан с пустыми глазами размером с тарелку. Лицо, слепленное из снежных хлопьев, перекосило, пасть широко распахнута… Рашер замотал головой, прогоняя наваждение.
— Помнится, вы говорили, что хотели принять участие в экспедиции по сбору материала. Вырваться из ледяной дыры хотя бы на несколько дней — так, кажется?
Доктор дернулся и повернулся к начальнику станции. Ей он ничего подобного не говорил. Но не стоит забывать, что на станции у Хель уши везде и всюду. Любое, даже случайно оброненное слово незамедлительно становится ей известно.
— Я? — Он поправил ворот рубашки, ставший нестерпимо тесным. — Да… Понимаете, мне, конечно, здесь нравится, и я доволен работой. И я бесконечно ценю то, что вы для меня сделали, но…
— Но вы чувствуете себя пленником, — закончила Хель. — Так и есть. Вы слишком ценный сотрудник, чтобы рисковать вашей жизнью.
Доктор промолчал, не зная, как относиться к словам начальника станции. Похвала это или же, наоборот, угроза? По бесстрастному голосу Хель не поймешь.
Температура в кабинете не превышала десяти градусов. Рашер не представлял, как Хель может работать в таких условиях. Но сейчас, несмотря на холод, его бросило в жар. Доктор чувствовал, как по шее поползла крупная капля пота.
— Однако на этот раз ваше желание исполнится, — сказала Хель. — Мне придется покинуть станцию, а вы составите мне компанию. Боюсь, мне потребуется ваша помощь. Так что займитесь подготовкой экспедиции.
— Разве нам нужен новый материал? — растерялся Рашер. — Сейчас на станции… Начальник станции покачала головой.
— У нас проблемы не с новым материалом. Скорее наоборот.
— Образец девяносто семь! — догадался Рашер.
Хель кивнула.
— В том числе. Хотя я подозреваю, это только вершина айсберга.
Доктор замялся.
— У девяносто седьмого были самые стабильные показатели за последние шесть лет, — сказал он, теребя пуговицу мундира. — Ваша идея использовать в эксперименте детенышей дикарей — гениальна. Не понимаю только, зачем вы его забрали? Я еще не закончил исследования…
— Именно потому, что у него самые стабильные показатели. Требовались полевые испытания, а на станции подобное невозможно.
Доктор кивнул. Ну конечно, полевые испытания… Почему же тогда других нефелимов никогда не вывозили для «полевых испытаний»? Рашер не мог избавиться от ощущения, что Хель чего-то недоговаривает. Но он промолчал. В некоторых вопросах стоит держать язык за зубами. Особенно на станции «Пангея-14».
Здесь доктор чувствовал себя маленькой деталью, шестеренкой внутри огромных часов. А способна ли шестеренка разглядеть весь механизм? Или может лишь стоять на своем месте и крутиться в ту сторону, в которую ее толкают? Хорошо крутиться, пока часовщику не пришло в голову заменить ее другой деталью. Не думать и не задавать лишних вопросов… Вот только Рашеру совсем не нравилось быть игрушкой в чужих руках.
— Интересно, — сказал доктор, — как долго будет продолжаться буря?
— Не важно. Мы вылетаем с утра.
— Но… — Доктор покосился в сторону окна. — А если буран не уляжется? Это слишком опасно.
— Я знаю, — кивнула Хель. — Но я выбираю меньшее зло.
Рашер вздрогнул. Меньшее зло? Что она имеет в виду? Доктор вспомнил, как Хель в одиночку вошла в загон к взбесившемуся нефелиму. Испытывала ли она тогда страх? Доктор поежился. Разумеется, не испытывала: страх — слишком сильное чувство, чтобы Хель могла себе его позволить. Слишком человеческое.
Но сейчас Рашер готов был поклясться, что начальник станции чего-то боится. Конечно, Хель умело скрывала свои чувства. Бесстрастное лицо больше походило на маску. Но в то же время что-то заставило доктора насторожиться. Быть может, едва заметная тревога, промелькнувшая в голосе, или же нездоровый блеск глаз… Рашеру стало не по себе.
Начальник станции встала с кресла и медленным шагом подошла к окну. «Снежные великаны» испуганно отпрянули. Но это была не более чем игра воображения, света и тени. Хель провела пальцем по стеклу, глядя на то, как луч прожектора пробивается сквозь снежные вихри. Мутное пятно желтого света дрожало, расплываясь по краям радужными кругами.
— Подготовьте два геликоптера, — не поворачиваясь, сказала она. — Нам потребуется охрана — шести человек будет достаточно. Еще нам понадобится лебедка. Продукты и топливо есть на перевалочной базе, однако позаботьтесь, чтобы и у нас был запас на случай, если что-то пойдет не по плану.
— Э… Да, конечно. — Рашер рассеянно кивнул. — А что-то может пойти не по плану?
Хель повернулась.
— Кто знает, Зигмунд. Но, боюсь, вероятность слишком высока.
Рашеру показалось, что в кабинете вдруг стало нестерпимо холодно. Словно толстое оконное стекло исчезло и снежная буря ворвалась внутрь, закружив его в ледяном смерче.
Глава 2
В темноте
Если бы кто сказал Виму, что так бывает на самом деле, он бы не поверил. «Светящиеся красные глаза» — дурная метафора и только. Но глаза в темноте шахты и в самом деле светились, точно остывающие угли, тусклым, багряно-красным светом.
Существа из шахты медлили. Остановились на самой границе света и тени, словно не могли решиться переступить невидимую черту. С каждым мгновением их становилось больше. Сперва Вим увидел лишь три пары глаз, но не успел он опомниться, как их стало больше десятка. И похоже, это не предел. Топот множества ног, многократно усиленный эхом, звучал как рев прибоя. Сквозь него пробивались и другие звуки — взвизгивания, хрипы и торопливое бессвязное бормотание.
Вим отступил на полшага, всматриваясь в мельтешащие тени. Разглядеть, что это за существа, было сложно. Невысокие — едва ли выше пятилетнего ребенка, со странными пропорциями — не звериными, но и не человеческими. Из темноты показалась тонкая рука с узловатыми когтистыми пальцами.
Бандерлоги!
Вим тихо выругался. Противные карлики-людоеды из ущелья на реке! Меньше всего Вим ожидал, что придется снова с ними встретиться. Хотя чему удивляться? Ущелье не так далеко, а ходов, подземных туннелей и пещер здесь больше, чем дырок в швейцарском сыре. Не скалы, а настоящее решето.
Карлики копошились, но нападать не спешили, словно ждали какого-то сигнала. Один из бандерлогов вдруг прыгнул вперед, или же его вытолкнули из толпы. Существо остановилось, раскачиваясь на кривых тонких ножках, и вытаращилось на Вима огромными глазами. Это продолжалось несколько долгих секунд, а затем бандерлог пронзительно завизжал и бросился обратно к сородичам. Остальные карлики заверещали. Их голоса походили на стрекот цикад, звучащий на особо противных для человеческого уха частотах. Вим вслушался, но, несмотря на познания в «вавилонской глоссолалии», не смог разобрать ни одного слова. Мозг отказывался воспринимать эти звуки как речь, как не воспринимал крики зверей или птиц.